Захарий Зограф

Впрочем, быт более или менее наладился если не лучшим образом, то во всяком случае сносно, тем более что Захарий был не иноком, а мирянином и монастырский устав, не столь уже и строгий, поскольку лавра — монастырь необщежительный, на Захария распространялся лишь отчасти. Архимандрит Вениамин и лаврские эпитропы оказались внимательными к его нуждам, и Захарий, смирившись со многими неудобствами, сумел как-то приспособиться к афонскому образу жизни и со временем даже находил отдохновение и приятность в способствующем душевному покою размеренном и однообразном течении дней. Да и сама лавра, укрытая от жаркого солнца в тени густых зарослей ореха, олив, кипарисов и каштанов, со множеством источников, виноградников, садов и лужаек, пришлась по сердцу.

Основанная в X веке, лавра знала времена расцвета и годы упадка, и хотя испытала немало разорений и бедствий, чинимых латинянами-крестоносцами, пиратами, сарацинами, но и поныне удерживала первенство среди афонских обителей. Здесь было великое множество особо почитаемых святынь — часть пелены Христа и орудия страстей, чудотворные иконы, келья св. Атанасия на хорах соборного храма (и сегодня здесь можно видеть следы бесчисленных коленопреклонений), его же надгробие в приделе Десяти мучеников — с железным жезлом и написанным красками на плите ликом. С лаврой были связаны несколько лет жизни патриарха Евтимия Тырновского; там же могилы святых и великомучеников Пахомия, Константина, Романа, Никодима, Дамаскина, пострадавших в XVIII столетии за веру от рук басурман. В соборе на удивление паломникам выставлено Евангелие весом в полтора пуда, напечатанное в Санкт-Петербурге повелением императрицы Елизаветы Петровны в 1758 году.

Еще во второй половине XVIII века в лавре насчитывалось более четырехсот монахов, сейчас же — вдвое меньше, но вид монастыря был внушителен и впечатляющ. Мощные стены высотой в десять и длиной в три тысячи сажен, полтора десятка оборонительных башен и в их числе центральная, над воротами со стороны земли — Цимисхова, подъемные мосты, перекинутые через глубокий ров, своя пристань под крутым утесом придавали ей облик средневекового замка.

Под стенами лавры кладбище, церковь-усыпальница апостолов Петра и Павла, немного далее древнейшая, построенная, по преданию, самим Атанасием церковь Козьмы и Дамиана, еще много скитов, келий, малых церковок; за стенами тесно застроенные монастырские дворы с корпусами келий и шестнадцатью часовнями между ними и в башнях, соборным храмом Благовещения и св. Атанасия, церковью Введения богоматери и еще одной, небольшой, возведенной и расписанной уже в середине XVII века церковью св. Михаила Синадского. Там же трапезная — крестообразное по форме одноэтажное здание десяти сажен в длину и семи в ширину, с двадцатью четырьмя мраморными столами внутри. В 1536 году зограф Феофан Критянин с сыном Симеоном расписал трапезную фресками высокого совершенства — это лучший памятник афонской живописи, по определению Н. Кондакова. Трагические и скорбные сюжеты триумфа смерти, Страшного суда, смерти в пустыне и другие, удлиненные, вытянутые фигуры бесплотных аскетов, отшельников и страстотерпцев должны были напоминать вкушавшим здесь хлеб свой насущный инокам о бренности земного бытия.

Та же кисть украсила и католикон — соборный храм лавры, но в XVIII веке большая часть стенописи Феофана с Крита была скрыта под новой декорацией, да и та уже порядком обветшала. И все же храм великолепен! Сложенный из дикого камня, под тремя куполами, он обращен к миру двенадцатью вратами и семьюдесятью окнами. От древнейшего иконостаса резного камня сохранились лишь отдельные плиты, но внутреннее убранство поражает богатством и роскошью: стены облицованы внизу голубым фаянсом, царские врата и кафедра — перламутром, помост и тридцать семь колонн — цветным мрамором. К западной стене храма примыкает возведенный в 1814 году легкий и светлый нартекс — открытая аркада на десяти мраморных колоннах и двух столбах. Громадная, прорезанная проемами трех дверей наружная стена церкви, арки, одиннадцать куполов — в центре круглый и по пять овальных по сторонам, свежеоштукатуренные и чисто выбеленные, уже подготовленные под роспись, они словно изготовились к прикосновению кисти; помощники из числа учеников афонских иконописцев тоже ожидали первомастера.