Заходер и все-все-все…

Бабочка.

В госпитале в моей палате чисто и светло. Даже солнышко мне помогает.

Весна в начале лета.

Так тихо, как будто все только пробуждается.

Все хорошо, только вот один больной кричит, вскакивает.

Я боюсь до смерти, что он разобьется.

Кричит.

Все-таки осмеливаюсь. Подхожу к его койке. Спрашиваю:

— Что кричишь? О каких трофеях и наганах? Все еще спят!

А он знай кричит.

Я тогда говорю:

— Хочешь, докажу, что здесь нет войны? Могу даже бабочку тебе поймать, когда пойду на обед домой, только лежи смирно.

С обеда приношу бабочку и сажаю ему на руку.

А он как уставился на бабочку и долго, долго глядит на нее.

Потом говорит:

— А ведь правда, что у вас войны нет.

Я говорю:

— Я могу и песню вам потихоньку спеть, про мотылька.

Пою так: Ты скажи мотылек как живешь мой дружок как тебе не устать день-деньской все летать…

Так. Больной уснул. Бабочка помогла…

А я сижу и боюсь до смерти — как бы он опять не закричал. Вообще-то я в жизни больше всего боюсь крови и крику.

Надо сказать, что Борис очень серьезно относился к начинающим поэтам и к их поэзии. Когда появлялись авторы, желающие показать ему свои стихи, он, проглядев, сразу чувствовал, есть «искра» или нет. Радовался, если видел способности, в противном случае осторожно советовал пойти к какому-нибудь другому консультанту. Но если автор настаивал, то предупреждал, что тот рискует попасть с его разбором стихов, «как под танк».

Из рабочей тетрадки (год, примерно, 81–82-й):

Коган из К. совершенно замучил своими «подношениями». Обычно это журнальчик, где напечатаны его стишок или песенка. Вдобавок в ответ он требует от меня восторгов, которых я вовсе не испытываю. Пришло его новое новогоднее поздравление с упреками, почему я не ответил на очередную присылку.

Спасибо,
Григорий Абрамович Коган!
Я Вашим вниманием
очень растроган,
Но только прошу меня
больше не трогать:
Избыточный мед
Превращается в деготь!

И еще пример.

Год 1976–77. На генеральной репетиции пьесы, написанной по книге Треверс «Мэри Поппинс», Заходер слышит, что актеры поют песни не на его слова. Уж не помню, как получилось, что при живом авторе, который блестяще владел этим жанром, стихи заказали другому. Стихи, от которых, как он потом мне рассказывал, его «чуть кондрашка не хватил». Чтобы стало ясно, что повергло его в подобное состояние, приведу по памяти эти строчки. Их поет мистер Бенкс, отец расшалившихся детей.

Уж сколько раз я вас просил:
Уймите шум, уймите!
Поймите же, поймите,
Что больше нету сил!

На беду — автора этих строк зовут Митя… Попробуйте вообразить комментарии Заходера, после того как он очень выразительно исполнил для меня этот куплет:

Уй Мите шум, уй Мите!
Пой Мите жепой Мите,
Что больше НЕТУ СИЛ!

Ветки на дереве

З. М. Сергееву никак нельзя назвать ученицей Заходера. Она оказалась полностью сформировавшимся автором во всем: начиная от ее талантливых рассказов, кончая завораживающими письмами с их высоким косноязычием. Читая их, не перестаешь удивляться сочетанию тонкого, эмоционального восприятия жизни с представлениями, почерпнутыми из газетных передовиц, собраний и партийных поручений, выполняемых ею неукоснительно. Она подобна поделочному камню, который от шлифовки и огранки только теряет свою самобытность. Зинаида Михайловна и сама, словно понимая это, не слушала ни советов, ни просьб.

Знаю, что Заходер вел литературные курсы при Союзе писателей, но это было до того, как мы познакомились, поэтому не могу рассказать об его учениках того периода, хотя некоторые из них впоследствии бывали в нашем доме.