Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Оставалось лишь одно – чтобы СС огласили итоги совещания. На встрече была достигнута договоренность о том, что на следующий день в немецкой прессе появится коммюнике с фотографией Гиммлера и Власова. По словам двух очевидцев, некоторые северогерманские газеты от 17 сентября действительно вышли из печати с заявлением и фотографией. Внезапно их было приказано изъять и уничтожить; около 15 тысяч экземпляров Berliner Nachtausgabe оказались уже проданными. Видимо, приказ исходил от Кальтенбруннера. Однако он отказался давать своим подчиненным из РСХА объяснения, просто заявив, что это временная мера и что этот номер выйдет, по-видимому, через несколько дней. Это привело к тому, что инициативная группа в РСХА заподозрила, будто задержка имела некоторую связь с делавшимся в Стокгольме – от имени СС – тайным прощупыванием почвы для заключения сепаратного мира с Россией [СССР]. И действительно, Тауберт, у которого повсюду имелись информаторы, 22 сентября написал Ламмерсу конфиденциальное письмо: «По хорошо известному отзыву информации о Власове мне известно, что по существу ничего не изменилось. Но кто-то пожелал отложить выпуск номера на неделю. Причина в том, что решающими тут оказались соображения внешней политики».

Вполне понятно, что коммюнике по поводу Власова на первых полосах немецкой прессы могло нанести ущерб шансам на успех – если таковые имели место – непростых и далеких от реального воплощения переговоров, которые велись в Стокгольме. Переговорщиком с немецкой стороны выступал доктор Петер Клейст, офицер СС, работавший до войны в министерстве иностранных дел, а затем возглавлявший восточный отдел министерства Розенберга. После первых контактов в середине 1943 г. – через Йозефа Клауса, украинского бизнесмена, проживающего в Стокгольме, – прощупывание почвы возобновилось летом 1944 г. и продолжалось до 21 сентября, когда Клейст наконец вернулся в Берлин. К концу сентября РСХА признала тщетность дальнейших усилий, а 29 сентября немецкая пресса наконец-то сделала краткое заявление о том, что встреча Власова и Гиммлера привела к «полнейшему согласию» по вопросам «использования всех сил русского народа в борьбе за освобождение его родины от большевизма».

На следующей неделе (как докладывал Клейст после завершения своей миссии) Клаус сообщил ему, ссылаясь на мнение советских представителей, с которыми он констатировал: «…продвижение генерала Власова – Einsetzung – вызвало у нас серьезное недоумение, и мы вынуждены воспринимать это как указание на то, что Германия не стремилась к примирению – Ausgleich – с Советским Союзом».

К октябрю 1944 г. перспективы переговоров о мире с Западом или Востоком оказались практически нулевыми. По всей видимости, осознание этого устранило последнее препятствие на пути публичного продвижения дела Власова.

Украинский вопрос

Перетягивание каната между двумя противоречивыми подходами к национальной политике стало еще более ожесточенным, поскольку национальные комитеты Розенберга усилились появлением двух «больших братьев» – белорусского и украинского политических центров. Летом 1944 г., по мере приближения наступательных советских войск, Белорусская центральная рада покинула Минск, и вскоре ее лидеры, во главе с Радославом Островским, обосновались в Берлине под присмотром Менде, бок о бок с другими нерусскими комитетами. Шагом, призванным поставить шах и мат внезапному вторжению Гиммлера в восточную эмигрантскую политику, стало заявление, что Розенберг заполучил «профессора»

Островского, «президента белорусского центрального совета». (Еще раньше министерство восточных территорий просило ведомство Кёстринга не разрешать белорусам вступать в РОА, а вместо этого сформировать их в отдельную «национальную армию». Прибалтийские эмигрантские группы и их военные коллеги в конце 1944 г. также перебрались в рейх; они опускаются из дальнейшего рассмотрения, поскольку не поддерживали прямых контактов с движением Власова, которое на самом деле никогда и не претендовало на государства Прибалтики.) Фактически белорусские экстремисты не представляли никакой политической силы, были разобщены и практически не имели последователей среди гражданского населения. Куда сложнее обстояли украинские дела.