В основе решения Лозе лежала слабость. Чтобы воспрепятствовать растущим военным потерям и поступавшим от фронтовых командиров требованиям пополнений и подкреплений, Лозе мог предложить смену поведения немцев. Людей приходилось «использовать», и надо было что-то им давать или хотя бы обещать взамен. Это не поменяло его основного отношения к их правам и будущему. Но если более мягкое обращение с местным населением могло увеличить производство, если фиктивное самоуправление повышало их моральный дух и готовность помогать немцам – значит, необходимо было пойти на как можно большее количество компромиссов в разумных пределах. Лозе стал образцом нацистского утилитарного malgre soi[31]
. В меморандуме длиной в 51 страницу, представленном Розенбергу и другим заинтересованным сторонам в декабре 1942 г., Лозе, хоть и выступал против развития подлинного местного самоуправления, потребовал публичного заявления о будущих политических целях, которые могли бы нести пропагандистскую ценность для населения на Востоке. И, продолжая вести проигрышную борьбу против реприватизации балтийской экономики, он настоятельно призывал (опять-таки в значительной степени – в пропагандистских целях) опубликовать «обязательную декларацию от лица ответственных кругов касательно реприватизации, которая будет проведена после войны в качестве признания… услуг, оказанных» прибалтийскими народами. Наконец, он выступал за некоторые улучшения в сфере поставок потребительских товаров и пайков для населения, с тем чтобы повысить его готовность работать на немцев.Маленький «реформизм» Лозе был частично вызван неизменными аргументами некоторых из его наиболее реалистичных помощников. Их планы выходили далеко за рамки символических мер, на которые согласился РКО, и обычно Лозе жестко возражал против любого расширения полномочий коренных народов за счет немецкой (и особенно собственной) власти. Однако зимой 1942/43 г., как и многие нацисты, Лозе (Клейст подтверждает) хотя бы частично «пробудился от своих герцогских фантазий до относительной трезвости и сказал грустно: «Хорошо, я согласен со всем. Все это ничего не стоит [Тиннев, выражение идиш], если мы не выиграем первую войну». Шок Сталинграда только слегка ослабил вожжи в Риге.
Пробные камни в немецкой политике
Армейские командующие в Прибалтике стремились к созданию органов администрации, состоявших из коренного населения. Такая делегация с более широкими полномочиями для делегированных в этом конкретном регионе «туземцев», очевидно не регламентированная конкретными инструкциями, была санкционирована Верховным командованием. Гражданские ведомства, в том числе штат Розенберга, чувствовали, что даже здесь армия вышла за пределы того, что имел в виду Берлин. И действительно, именно разногласия по поводу этого вопроса приблизили вышеупомянутую конференцию 16 июля.
Когда был создан рейхскомиссариат «Остланд», Лозе и некоторые его подчиненные начали ссориться с армейским командованием на тему «чрезмерной» толерантности, которую они проявляли к прибалтийским политическим кругам. Тем не менее молодой РКО согласился с свершившимся фактом, спровоцированным армией после того, как Лейббрандт сообщил Лозе, что Гитлер по просьбе Розенберга одобрил создание местных консультативных советов в каждом из трех балтийских генеральных комиссариатов.
В то же время планы Розенберга по германизации уменьшили его рвение поддержать самоуправление в Балтийском регионе. Даже когда была создана общая сеть самоуправления под контролем Германии, город Рига оставался во власти его друга, Хуго Витрока, снискавшего дурную антилатвийскую репутацию. Некоторые из подчиненных Лозе также не нуждались в расширении полномочий коренных народов и выступали решительно против установления балтийского самоуправления выше локального уровня. Кроме того, немецкие деловые круги, надеявшиеся закрепиться в экономике «Остланда», обвинили «пробалтийские» элементы в германской администрации в том, что они «отдали» страну коренным жителям после того, как она была «завоевана кровью и потом немецких солдат».