Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Немецкое гражданское правительство привезло с собой полные грузовики картотек, папок, штампов, пишущих машинок и других офисных принадлежностей. В разгар войны, носившей характер смертельной схватки, между Ригой и четырьмя главными комиссариатами, находившимися под ее юрисдикцией, велась длительная переписка по поводу самых тривиальных административных проблем. Устанавливался ценовой контроль для металлических венков, для гусей с и без головы, живых и мертвых. Клейст указывает на декрет о «максимальных ценах на ковры» с разницей в 10 пфеннигов за килограмм между светло-коричневыми и темно-коричневыми вискозными коврами в Латвии. Лозе лично настаивал на подписании знаков «Курить запрещено» и правил по сбору мусора. Всякий раз, когда ему указывали на то, что он слишком щепетильно относился к таким мелочным вопросами, он отвечал, что люди принимают его за «ночного сторожа». Вскоре его так называемые «шнорерские[29] указы» стали посмешищем для большей части немецкой администрации.

Когда группа наблюдателей из министерства пропаганды посетила «Остланд» осенью 1942 г., они сообщали о недовольстве среди подчиненных ведомств по поводу чрезмерной централизации в Риге, в результате которой низшие эшелоны стали «самыми ярыми представителями оппозиции Лозе». Генерал-комиссар Эстонии Карл Лицман угрюмо жаловался, что «в Риге воцарилась вакханалия экономической заорганизованности».

Своей основной задачей Лозе считал реконструкцию вверенных ему районов. Aufbau und Kultur[30] – таков был его несколько лицемерный лозунг, который сам по себе уже символизировал пропасть между ним и Кохом. Его более пассивная позиция была обусловлена и тем фактом, что нацистская концепция не заклеймила прибалтийские народы термином «унтерменш». Отчасти просто по инерции, отчасти из соображений экономического удобства он стремился увековечить статус-кво, включая институты, которые он нашел, приняв руководство над РКО; поскольку, как он выразился, «не важно, что мы здесь сохраняем некоторые из прежних большевистских форм экономики… это правильные формы, и они позволяют нам добыть наибольшее количество ресурсов для ведения войны».

Поэтому он выступал против возвращения частной собственности досоветским владельцам; советские меры по национализации действовали еще долгое время из-за его страха перед переменами, из-за его веры в государственный контроль и, наконец, из-за того, что немецкая неспособность к «реприватизации» предположительно облегчила бы полное выселение народов Прибалтики в будущем. Тем временем увековечение «советизации» не могло не разозлить обширные слои населения.

И хотя в этом плане он разделял готовность Коха эксплуатировать местное население и ресурсы ради военных нужд Германии, политическое мировоззрение Лозе, каким бы невнятным оно ни было, в значительной степени отличалось от того, что господствовало на Украине. Он не разделял биологическую ненависть Коха к людям, которыми он правил; он принял (так же как и советские учреждения) и с некоторыми изменениями увековечил систему символического самоуправления, которую спонсировали армейские командиры, пока территория не перешла к гражданской администрации. К началу 1942 г. Лозе даже совершал косвенные выпады в адрес Коха, когда говорил своим людям: «До тех пор, пока народ ведет себя мирно, относиться к нему нужно достойно. А совершать политические ошибки и лупить людей по голове все горазды».

Эта его позиция лучше проявилась на конференции с Герингом и другими высокопоставленными нацистами в августе 1942 г. В то время как немецкие чиновники были обеспокоены политическими и экономическими последствиями растущего партизанского движения, Лозе оправдывался за то, что не сумел произвести то, что от него ожидалось. Когда он сослался на нехватку рабочей силы, принудительную вербовку рабочих и отсутствие немецких сил в его регионе в качестве причин своей неудачи, Геринг тут же назвал его лжецом; Заукель раскритиковал его за то, что он разрешил производство таких «необязательных» товаров, как детские коляски; а Кох с гордостью заявил: «Берите пример с Украины». Извиняющаяся позиция Лозе объяснялась не несогласием с целями, а ее неэффективностью. Эта неспособность добиться результатов отразилась в подходе, радикально отличавшемся от подхода Коха. Он хорошо проиллюстрирован в следующем диалоге:

«Лозе:…У меня нет полиции и каких-либо других средств для контроля над территорией. Когда я хочу использовать силу или принуждение, люди начинают смеяться, потому что у меня нет соответствующих средств.

Геринг: Но вам были предоставлены [полицейские] батальоны!

Лозе: Несколько батальонов на территорию размером с Германию!

Геринг: Думаете, вы сможете выжать больше из своего региона, если получите больше полиции?

Лозе: Напротив. Полагаю, от региона мы получим еще меньше, если станем использовать силу».