Ведя беспрестанную борьбу с «неправильным представлением о единстве Востока», Розенберг сумел обрисовать тонкие качественные различия между тремя прибалтийскими национальностями. Как и Гитлер и «расовые эксперты» в Берлине, он считал, что эстонцы составляют «элиту» прибалтийских народов. Старательно закрывая глаза на исторические факты, он настаивал на том, что Эстония «за 700 лет была германизирована не только интеллектуально, но и кровно». Следовательно, можно было «германизировать» большую часть ее населения, если «к этом процессу подойти с умом и скрупулезностью». К латышам, которых Гитлер считал «большевиками», он относился менее однозначно; наконец, Розенберг пришел к мнению, что, хотя часть латвийского населения могла быть ассимилирована, в целом Латвия пострадала от «значительного притока русских групп» и поэтому «новый порядок» требовал «выселения [Abschiebung] наиболее крупных групп интеллектуалов, особенно латышей, обратно в Россию». Литовцы, как решило большинство нацистских аналитиков, оставались в самом низу шкалы, так как они были «сильно подвержены еврейскому и российскому давлению». Для Розенберга это значило «изгнание расово неполноценных групп литовского населения в значительных количествах».
На практике такая дифференциация сводилась к несколько привилегированному статусу эстонцев и латышей по сравнению с литовцами. Однако различия были небольшими. По сути, от прибалтийских национальностей необходимо было избавиться – либо через изгнание, либо путем ассимиляции. Розенберг-дифференциатор, везде стремившийся взрастить национальное самосознание малых народов, уступил место Розенбергу-«германизатору». Не совсем понимая, как соотносятся эти два понятия, он явно отдавал приоритет интересам Германии, какими бы экстравагантными они ни были, нежели интересам других национальностей. Всякий раз, когда в игру вступали высшие цели Германии, становилось очевидно, что его «пронациональная» репутация была лишь фасадом.
Конфликт интересов оставался официально неразрешенным. Та самая директива, в которой говорилось о стремительной немецкой колонизации Прибалтийских государств, подразумевала также немецкий «протекторат» над ними. В то же время, в рамках антироссийской борьбы, территория РКО должна была быть существенно увеличена за счет Великороссии: широкая полоса территории на востоке до озера Ильмень и реки Волхов должна была стать частью новых приграничных районов Прибалтики. Латвия должна была распространиться до Великих Лук; Новгород, старый ганзейский форпост в России, должен был быть переименован в Хольмгард, так же как Эстония, возможно, стала бы Пейпус-ландом, а Латвия – Дуналандом (Двиналандом) с началом немецкого заселения. Расширенный Остланд, «вырезанный из тела Советского Союза», должен был «стать ближе к германскому рейху».
Область Лозе
После быстрого продвижения германских войск в Литву и Латвию в первые недели войны Гитлер приказал передать их гражданской администрации с 1 сентября 1941 г.; 5 декабря Эстония также стала частью рейхскомиссариата «Остланд».
Сам Лозе не был важной или яркой личностью. Будучи фанатичным нацистом, он был скорее расслабленным бюрократом, нежели динамичным лидером. У него не было цельной «концепции» Востока или долгосрочных целей, и его не особо заботила судьба его подданных. Большую часть своего времени он посвящал своим личным делам.
Как и Эрих Кох, Лозе стремился к созданию своей личной империи, независимой от Берлина. Пытаясь превратить РКО как раз в такую империю, он упорно и порой по-детски старался «централизовать» все в своих руках, тем временем пуская по-настоящему важные вопросы на самотек. С учетом огромных территорий, колоссальных проблем, а также нехватки и низкого качества немецкого персонала Берлин неоднократно наказывал своим людям на местах избегать попыток контролировать каждую мелочь на оккупированных территориях. До Лозе это так и не дошло. Для него тоталитаризм был синонимом железного контроля. Результатом стал нескончаемый поток директив, инструкций и декретов, занимавших тысячи страниц.