Захват

Странно, – удивился. Вот-на. Врёт? Не врёт? Верить? Умолчание – ложь. Правдивая, по крупному счету; правда и неправда – в одном. Сказывалось глядя в глаза, по-честному; бывает же так… Не верится! С другой стороны – двойственное всё на миру: может оказаться и так, что полное, – раздумывал гость, поклевывая носом неведение – чистая правда. Тем паче никуда не годится, поелику с такой правды ухоронка – тю-тю; подавно не отыщешь врага. Ни правда, ни брехня собачачья, откровенная ложь – не лучшее. Не лучше ли думать, что истина лежит посередке. Вот именно: в жарком. Да уж, так; вкусное, по правде сказать!.. В некотором роде – успех.

Истинная правда, в которой сельник не сумел разобраться, полная значительно проще: гостинник, содержатель корчмы о русиче по имени Стрелка ровно ничего не слыхал.

«Де он подевался, злодырь? Встретится – в живых не отпустим. Скрылся, непостижно куда! Выяснится позже, постигнем – в Канцах… Неужели не так; справимся», – итожил, в корчме.

Как, по недостатку знакомых в городе Матвея искать? Ножками, – явилось на ум где-то у Поклонной горы; сельник, проникаясь надеждою на верный успех задуманного им предприятия, ускорив ходьбу дважды или трижды упал; зарвался, понимается так. Подле кабачка «На Углу», за Королевскою улицею, даром, что шел медленно, не чувствуя ног Вершин, погрозив кулаком в сторону, где жил губернатор Ингрии, свалился в кустарь. – «Не на мостовую; полегче; да уж, – промелькнуло в сознании: – чуть-чуть отдохнул».

По пути шествия к рядам, разузнав где золотоносец живет, суе протаскавшись на двор, заглянул походя в немецкую кирку, в ратушу, обегав торжок, полупустой снизошел, в медленной ходьбе на мосты – посетил гавань с кораблями, куда мог по временам заходить ворог, потребитель покоя (то бишь, по старинке: губитель), ниже корабельных причалов, на пустом берегу, следуя кустами к долбленке приостановился затем, чтобы заглянуть под мосты – но, в изнеможении пав на глиноватый песок недалеко от своей все еще, мелькнуло в мозгу, сиречь не украденной лодки только-то всего и постиг, что Матвей после приговора суда никоему из штадтских знакомцев оного, ни даже писцам, с которыми захватчик общался в ратуше, работая хлеб ни очно, ни во снах не казался;

Проще говоря не нашел, зряшно истоптав сапоги.

«Нетука! Нигде! От так так, – думалось какой-то часец: – точно испарился; ей-ей… Али, по еговому действу, злыдень, в триисподнюю канул».

26

В действительности было не так. Стрелка и не думал таиться.

Кое для кого из чиновников, сановных персон крапчатая совесть слуги сущий клад, тем более когда разговор касается седой старины, что, впрочем никакая не новость. Это хорошо понимал, также генерал-губернатор смыкавшейся на дальнем востоке с Русью новообразованной области Карл Мёрнер, назначенный не так чтоб давно правителем Восточного лена.

Дав распоряжение выгородить, в судной палате, что и состоялось Матвейку, ставленник Двора поместил названную выше особу, говоря языком нынешних времен, под колпак; действуя вполне преднамеренно, велел проследить единственно за тем, чтоб толмач, оправданный по слову судей, не знавших подоплёки затеянного им, не сбежал; мог скрыться, заподозрив неладное, считал губернатор. А через какое-то время, приблизительно в час как Вершин подходил к городку вызвал лиходея к себе.

Покои Гюлленшерны, предшественника (он же – посол, в прошлом на Великую Русь) были в кое-как приспособленном, громадных размеров доме у черты городка, за ратушею, близ Королевской гатан, саженях в тридцати от новопроложенной улицы, в Свином переулке. Надо бы, подумывал Мёрнер как-то по-иному назвать. Дом нового посланца короны, резиденс[21] обветшал, будучи построенным встарь, но его, к счастью и несчастью для Карла не стали разбирать на дрова. Чтобы, на потеху завистникам его положения домина не сполз в бурный временами ручей[22] Мёрнер, поселившись в избе распорядился набить несколько пониже двора брегоукрепительных свай. Дальше, за потоком Чернавкою и скотным двором, гордостью и мукой владельца резидентских палат не было почти ничего: тын, будка огородного вахтора, покос, да еще – к западу – кресты ветряков, мелющих на город крупу.

Всё в доме, грузном по сравнению с мазанками штадтских людей, как-то не совсем по-столичному, по-жабьи пристроившемся подле ручья, черного, пожалуй не очень разом огорчало и нравилось, – подумал наместник с тем как, пригласив поднадзорного откладывал прочь несколько законченных дел: – То есть, говоря поточнее то, что подходило ему, Карлу – было не во нрав херскаринне; и, наоборот: госпожа – хустру, дорогая супруга выражала восторг чаще от того, что ему, занятому службой претило.