Захват

– Что б ни отдохнуть языкам? Оба усладились… беседою. Ведь так, господин? Больше, разумеется вы. Нет? – проговорил мореходец, высекая огонь для нераскурившейся трубки, а его собеседник вытянул, в досаде свою.

37

За кронверком, вблизи укрепления проплыл в тишине, видимый поодаль от берега кирпичный завод Юкки Невалайнена, приезжего финца – тегельбрук, с двумя тегелладами, сараи для сушки лучшего, на обжиг сырца, ближе, у Невы, хорошо видимый в заречье – Дубок: несколько едва различимых в полумраке берез, дом, четырехстенный, поветь, баенка – внизу, на отшибе, чуть ли не у самой воды.

Как-то, в соловьиную ночь Фликка проводила сюда, к хутору, от ихней Карвилы, – подержал на уме, вглядываясь в сумрак, Матвей. Помнится, расстались на горке, саженях в тридцати от околодворных берез. Перебредя чернобыл за пряслами, вблизи огорода с чучелом, спустился к Неве и с тем, разоблачась донага выкупался, чтоб остудить плотское начало любви. Проще выражаясь, в реке мужескую похоть унял;

То же – у двора, в слободе… Дважды отказалась идти, как ни домогался, в постель, дьявол ее распобери.

Вспомнив молодую девицу Стрелка, непонятно для Свенссона, увидел купец, взглядывая в сторону, хмыкнул.

Даже уходила, змея от непреднамеренных ласк; впрямь, – вообразив на мгновение Большую Карвилу подивился Матвей, с тем как хуторишко исчез; – ни поцеловать, ни обнять. Ставила себя недотрогою, невесть для чего. Месяца четыре страдал от неразделенной любви. Там, поопосля – на сенце, в брошенной лачуге Софрона – беженец на Русь – овладел крепостью почти без труда; только приголубил ее, курицу, – и та поддалась… К фадеру потом, на причал медленнее прежнего шли, берегом, – припомнил мужик – тропками, у всех на виду…

…Знай наших! Сделано – трава не расти. – Стрелка, представляя сенник самодовольно похмыкал.

«Август… Разродится в апрель. Так-то, фадер. Сталось! Уговор на словах подкреплен целенаправленным действием, – изрек про себя, выколотив трубку жених. – Все произошло по умышленному, волил – сбылось. Что это: как будто «ау» слышится сквозь поплески волн!.. Яко бы младенец попискивает; во чудеса. Нетути считай переводчика. Отстался, пропал. Есть, как бы: на три четверти зять. Славно!.. Подложилась-таки.

Чаем, старикан заподозрил, провожая в поход, что его падкая на лакомства доченька явила себя столь неравнодушной к сенцу… Мелочи, в конце-то концов…

Странно; это ж как понимать: зрится почему-то не Фликка, в поисках потерянной шляпки чуть не по стреху затопившая слезами сенник, а ее чванящийся дочкою фадер, таможенные книги, весы… Чуждое! Однако, не всё: кажется, в неверном свету важни, весового анбара, прикреплен ланцюгом в руку толщиной, на цепи, доверху наполненный золотом, таможниковларь… Временно, положим – не свой; да уж, так… Дуростью вомкнуло в мечты».

Едет!.. Почему не другой? Скажем, коробейник Галуза, тихвинец, ходил до Невы сукна купувать на торгу. Баивали, сей дурошлеп хочет возвернуться на Русь. Хочет, а не может; ну да: где-то изблизи рубежей двожды оказывался пойманным, палачески дран, вкинут в земляную тюрьму. Что б ни подрядиться в разведчики? Обманом… а то ж. Взял бы подорожные талеры – и скрылся. Колпак! Ломится в запёртую дверь.

Шли правым берегом, но все-таки-то левобережье узнавалось в ночи; вон только что уплыл за корму остров с рыболовными тонями на устье Судилы, называемой также Волковкою, дальше, на юг – Купчино… Бывали и там. Вот, как на ладони Рыбацкое, оно же Каллуево; простой перевод: кала, по-туземецки – рыба, – сопоставил Матвей; чуточку повыше Рыбацкого появится Костино, у самой Невы. Изб, как таковых не видать – нет-нет, за чередою берез явит сероватый покров та, что под скалой, берестянкою, да кое-когда взвидится прибрежная клеть. Берёста хорошо упасает сельские дома от дождей, – а случись – видели – пожар, с ветерком? Разметет огонь на несколько полетов стрелы!.. Справа по движению судна деревенек побольше, нежели на сей стороне – по левобережью идет, тянется, отсель невидомый в сумеречном свете, большак; ваген, по-иному сказать… памятник седой старине. Тянется, на дюжину миль чуть ли не у самой воды.

«Ваген тилл Нотебург», изрек рулевой. Может захотел, старина возобновить разговор? Нет… Нет, так нет. Кто б спорил; помолчим, капитан. Вот новость; знаемо: ландсваген идет в некогдашний город Орех, принадлежавший Руси… Ключ-город, говорил губернатор. Получается, так: тамотко, на острове – крепость. Отобрали… Ну да. Свей. – Наблюдатель зевнул. – Ключ, вставленный в замок на двери, запершей проход по Неве. Где только судьба не носила!.. Побывали и там. Ездили в предбывший Орех, правда на посад, а не в крепость и водой, и горою, трактом – всякожды, – припомнил Матвей. – Далее, за Нотбургом ваг стелется к Лавуйской заставе, небольшому острогу, на реке Лавуе; Лава, говорил губернатор – межигосударский рубеж.