Немного спустя я узнал, что эти мои люди сидят в Переяславле в тюрьме; они рассчитывали укрыться с деньгами в какой-нибудь монастырь! Я бил челом великому князю и просил суда. Когда с грамотой на руках я явился к городовому приказчику, то их обоих вместе с торговыми людьми и золотых дел мастерами, которые у них покупали вещи, отвезли в Москву. Их так строго охраняли, что я не мог видеть их для переговоров. На Москве я выступил на суде. Себя я не забывал и сумму округлил изрядно, ибо вещи были на суде, опечатанные, но жемчуг и камни, что были в золотой оправе, исчезли, золото и серебро весьма усохли, печати же на вещах были целы, а посему золотых дел мастерам никто не мог помочь! Да и князья и бояре не могли принять от них никакого дара: если те предлагали сотню, то я давал тысячу. Так-то научили мастеров покупать краденые драгоценности и жемчуг! А лифляндец Яков и татарин Рудак оба были брошены в тюрьму.
Но татарин написал челобитье с изветом, будто я хотел бежать за рубеж от великого князя. Он говорил: «да», — а я: «нет», — но нас не ставили с очей на очи. Ему предложили доказать свои слова, и он решил сослаться на мою служанку Анну и ее мужа Ивана, которые будто бы знали об этом. Их тотчас схватили в земщине и поставили на суд. Бояре и дьяки в опричнине уже насмехались надо мной, и один из них сказал другому: «Не хочешь ли съесть мясца?» Дело было в пятницу, и они думали, что мне будет зарез. Но, когда моя служанка была поставлена на суд, она говорила по правде, по чести. Начальник боярин и князь Василий Темкин спросили ее: «Собирался ли твой господин бежать от великого князя?» Та, как и следует, сотворила крестное знамение и ответила: «Ей-богу, нет!» Так были посрамлены все дьяки и бояре, которые только и думали о моих деньгах. Благодаря моей служанке я выиграл дело. Татарин хотел получить мое поместье, но из-за ответа служанки он проиграл дело, а я был оправдан.
А если бы служанка сказала, что она ничего не знает, то прибегли бы к пыткам, и тогда — я проиграл бы.