Захват Неаполя. Скала Роз

Беатрис вспомнила свое детство, юность, ей стало немного грустно, ведь, в сущности, вся ее юность пролетела как-то незаметно, а ведь это были, пожалуй, самые счастливые и беззаботные годы. Она и не заметила, как выросла и, сама того не понимая, стала игрушкой в руках своего старшего брата, разменной монетой, которую он швырял в разные стороны, теша свое тщеславие или поднимаясь все выше и выше по лестнице власти. Она, еще молодая, неопытная и наивная, обладала красотой, видимо, природа в момент ее рождения находилась в прекрасном расположении духа, щедро одарив Беатрис умопомрачительной красотой, незаурядным умом и всем, чем только могла одарить живого человека. Но, помимо всего прочего, природа, естественно, при помощи родителей, обычаев и, тут уж и старший брат постарался, вбила в ее прелестную головку химерическую и слишком уж идеализированную идею единения родных. Она буквально с пеленок выучила, как Отче наш, что ближе и роднее Тео у нее нет, не было и не будет, что она должна (какая, в сущности, глупость!) отдавать себя целиком и без остатка, безропотно подчиняясь его прихотям, капризам и тщеславным амбициям.

Семья ее жила не бедно, но и не богато. К несчастью для Беатрис, ее отец погиб в Палестине, куда отправился замаливать грехи. Мать же, узнав о смерти своего не очень-то и любимого супруга, постаралась всеми правдами и неправдами избавиться от ребенка, ставшего нежелательным, наплевав на то, что она носила его под сердцем. Ее мать была красива, умопомрачительно красива, она рассчитывала удачно выйти замуж и, в этом случае, второй ребенок был бы серьезной помехой, способной сломать оставшуюся жизнь и нарушить сладостные планы о замужестве.

Но Беатрис (видимо, так было угодно кому-то свыше) выжила, несмотря на все ухищрения матери, она не умерла тут же, а, наоборот, с каждым днем крепла, вызывая приступы гнева и бешенства у матери. Может быть, она с молоком почувствовала, что является нелюбимым и нежелательным ребенком, но к брату, умело манипулирующему ей, она относилась с уважением, слепой верой и безграничной преданностью. Тео частенько поколачивал Беатрис, но когда она выросла и расцвела, превратившись в записную красавицу, понял, что может использовать ее в своих корыстных целях.

Об этом долго и нудно, а, самое главное, неприятно рассказывать, но именно он подтолкнул ее к постели. Нет! Он не был ее первым мужчиной, слава Господу, но благодаря нему она стала такой. Возможно, ей нравилось это ее новое обличье, возможно и нет, спорить не будем, но именно таким вот образом Беатрис как бы неосознанно мстила своей матери, а, вместе с ней, и всему миру, доказывая свою исключительность, значимость и величие, пусть и таким, но конкретным способом. Не прошло и двух лет, как она превратилась в пожирательницу мужских сердец, теша самолюбие и, в то же время, как бы помогая брату в его стремлении к власти, богатству и знаменитости. Лица мужчин менялись с калейдоскопической быстротой, не оставляя, порой в ее памяти и следа, но умножая душевную пустоту, разочарование и создавая чувство безысходности жизни.

Только однажды, когда она мимолетно столкнулась с Лучано, в ней проснулась надежда на счастье и появилась робкая, словно весенний росток, надежда на любовь, которую она справедливо считала своим единственным спасением.

Но, как назло, началась война. Она безропотно подчинилась своему брату, снова оказавшись постельной приманкой, только на этот раз, к ее и без того малопочетным обязанностям прибавились шпионские тона. Гибель ее возлюбленного, единственного, пожалуй, мужчины в ее жизни, просто убила ее. Тот, который простил ей все прежние «подвиги», ни о чем не просил, любил ее такой, как она есть, радовался каждому мгновению, проведенному вместе с ней, ушел в небытие, превратившись в воспоминания, чистые и прекрасные как сон младенца.

– До чего же я докатилась… – произнесла Беатрис и заплакала. Она не сдерживала свои эмоции, перехлестнувшие через края ее сердца и затопившие всю сущность девушки. Она горестно завыла, словно вместе с ее плачем к небу возносилась ее истрепанная, грешная, но, вместе с этим, хрупкая душа. Плач, похожий на какой-то потусторонний вой, был таким горестным, отчаянным и обреченным, что, если бы какой-нибудь путник встретился с ней на дороге или, не дай Бог, услышал его в столь поздний час, он наверняка бы решил, что это воет волчица, потерявшая своих детенышей.

ГЛАВА XXI.

Как принц Конрадин сначала огорчился, а потом несказанно обрадовался, а его дядя герцог наоборот.

Герцогство Бавария. Замок Меринген. 29 мая 1266г.

– Неужели, все так безнадежно?! – Принц Конрадин, которому недавно исполнилось четырнадцать лет, посмотрел умоляющим взглядом на своего дядю, герцога Людвига Баварского. – Неужели, дядя, мы будем сидеть и, покорно склонив головы, наблюдать, как папа Климент бесчинствует по всей Италии?!