Захватчики под парусами

— Я не знаю; только вот что произошло между этой дамой и мной… Дама эта, как я вам уже говорил, молодая и прекрасная, благотворительность и доброта которой неисчерпаемы, проводит большую часть времени в своей молельне на коленях перед образом Божьей Матери и молится со слезами и рыданиями. Невольно заинтересованный этой искренней и глубокой горестью, я несколько раз, пользуясь правом, которое мне дает мое звание, старался проникнуть в это истерзанное сердце и вызвать в моей духовной дочери доверие, которое позволило бы мне подать ей утешение.

— И вам, конечно, не удалось, отец мой?

— Нет, не удалось.

— Позвольте заметить вам, что до сих пор я не вижу в этой истории, очень печальной, но похожей на историю многих женщин, ничего интересного для меня.

— Подождите, сын мой.

— Продолжайте.

— Однажды эта дама показалась мне печальнее обычного. Я удвоил усилия, чтобы уговорить ее открыть мне свое сердце. Побежденная моими просьбами, она сказала мне слова, которые я передаю вам буквально: «Отец мой, я несчастное существо, бесчестное и низкое, страшное проклятие тяготеет надо мной. Один человек имеет право знать тайну, которую я напрасно стараюсь подавить в моем сердце; от этого человека зависит мое спасение. Он волен осудить меня или простить, но каков бы ни был его приговор, я без ропота покорюсь его воле и буду считать себя счастливой, если любой ценой искуплю преступление, в котором я виновна».

Пока монах произносил эти слова, лицо флибустьера, и без того бледное, помертвело, судорожный трепет пробежал по его телу, и, несмотря на все его усилия казаться спокойным, он был вынужден прислониться к одному из кольев палатки, чтобы не упасть.

— Продолжайте, — сказал он хриплым голосом. — И эта женщина назвала вам этого человека?

— Назвала, сын мой. «Увы! — сказала она мне. — К несчастью человек, от которого зависит моя участь, самый непримиримый враг моего народа. Это один из главарей тех свирепых флибустьеров, которые поклялись вести против Испании беспощадную войну. Я с ним никогда не встречусь, разве только в каком-нибудь сражении или в разграбленном городе, сожженным по его приказанию. Словом, человек, о котором я вам говорю, не кто иной, как страшный Монбар Губитель».

— А-а! — прошептал флибустьер прерывающимся голосом, крепко прижимая руку к груди. — Она так сказала?

— Да, сын мой, она произнесла эти слова.

— И тогда?..

— Тогда, сын мой, я, бедный монах, пообещал ей отыскать вас, где бы вы ни были, и повторить вам ее слова. Я должен был опасаться только смерти, стараясь увидеться с вами; я давно уже принес Богу в жертву мою жизнь.

— Вы поступили как человек с благородным сердцем, монах, и я благодарю вас за ваше доверие ко мне. Вам нечего больше прибавить к сказанному?

— Есть, сын мой. Когда эта дама увидела, что я решился пренебречь всеми опасностями, чтобы отыскать вас, она добавила: «Ступайте, отец мой, верно Бог сжалился надо мной и вдохновил вас в эту минуту. Если вы сумеете добраться до Монбара, скажите ему, что я должна вверить ему тайну, от которой зависит счастье его жизни, но пусть он поторопится, если захочет узнать: я чувствую, что дни мои сочтены и скоро я умру!»

Наступило минутное молчание. Монбар в волнении ходил взад и вперед с опущенной головой; временами он останавливался, гневно топал ногой, после чего вновь принимался ходить и бормотал вполголоса бессвязные слова. Вдруг он остановился перед монахом и пристально посмотрел ему в глаза.

— Вы сказали мне не все, — произнес он.

— Извините меня, сын мой, все, до последнего слова.

— Однако есть одна важная подробность, которую вы, вероятно, забыли, потому что умолчали о ней.

— Я не понимаю, о чем вы, сын мой, — отозвался монах.

— Вы забыли сказать мне имя и звание этой женщины, отец мой.

— Да, правда, но это не забывчивость с моей стороны. Действуя таким образом, я руководствовался отданными мне приказаниями. Эта дама умоляла меня не говорить вам о ее имени и звании, она сама хочет открыть вам и то и другое. Я поклялся ей умолчать об этом.

— Ага! — гневно вскричал флибустьер. — Так вы дали клятву?!

— Да, сын мой, и сдержу ее во что бы то ни стало, — твердо ответил монах.

Флибустьер нервно рассмеялся.

— Вам, вероятно, не известно, — сказал он, — что мы, негодяи, как нас называют ваши соотечественники, знаем удивительные секреты, позволяющие развязывать самые непокорные языки, а вы находитесь в моей власти!

— Я нахожусь в руках Бога, сын мой! Что ж, попытайтесь, я бедный, беззащитный человек, я не могу сопротивляться вам, пытайте же меня, если хотите, но знайте, что я умру, не изменив своей тайне.

Монбар устремил сверкающий взгляд на монаха, который продолжал спокойно стоять перед ним, но через минуту, с гневом ударив себя полбу, вскричал:

— Я сошел с ума! Что мне за нужда до этого имени, разве я его не знаю? Послушайте, отец мой, простите мне то, что я сказал; гнев ослепил меня. Свободным пришли вы на этот остров, свободным и покинете его. Клянусь вам в этом, а я, так же как и вы, не имею привычки нарушать данные мной клятвы, каковы бы они ни были.