Закипела сталь

Торопливо достав ручные тиски, Сердюк зажал в них пулю. Она поддалась без особого труда, и содержимое гильзы — мелкий желтый порошок, похожий на яичный, — высыпался на стол.

Когда Сердюк поднес спичку, порошок не вспыхнул, а загорелся спокойным синим огоньком.

— Ну, счастье твое, Паша, что проверил, — сказал он и показал глазами на все еще горевший порошок. — Это взрывчатка. Вместо выстрела — взрыв. И пистолет на куски.

— Все предусмотрели, сволочи!

— Все. Даже наш контрход, если бы мы, разгадав их замысел, заранее напали бы на склад, чтобы вооружиться.

— А пистолет в порядке? — с надеждой в голосе спросил Павел.

— В порядке. Как удалось стащить?

— Схитрил. Коптилку рукавом погасил, будто нечаянно. Пока зажигали, — я за пазуху.

Сердюк вышел в кладовую, долго гремел там банками, бутылками и принес обойму с патронами, протянул Павлу.

— Торопись к Вале. Машинку пусть смажет как следует, завернет и зароет во дворе, потом переправим. И помните о слежке.

Иваненко появился в мастерской на другой день. Не каждый актер может быть разведчиком, но каждый разведчик должен быть актером. Сердюк встретил провокатора приветливо, угостил самогоном. Иваненко размяк, но при каждом скрипе наружной двери не забывал вздрагивать. Андрей Васильевич смотрел в его ясные голубые глаза и думал, что все имеет свои пределы, только подлость безгранична.

— Вы когда решили действовать, Андрей Васильевич? — спросил Иваненко после третьей рюмки самогона.

— В следующее воскресенье.

Брови у Иваненко внезапно сошлись.

— Нельзя долго тянуть, — укоризненно сказал он. — Жить еще неделю на квартире, где оружие спрятано! Облава, обыск — и сорвалась операция…

Иваненко держался так естественно, говорил так задушевно, что Сердюк на какой-то миг потерял ощущение того, что перед ним враг.

— Операция — это пустяк. Лишь бы организация не провалилась.

— Но все же почему в воскресенье? — допытывался Иваненко.

— По трем причинам. Первое — всех оповестить — не такое простое дело. Это не общее собрание созвать. Второе — на менку люди больше всего по воскресеньям ходят. И есть третье соображение — ближе к годовщине Красной Армии. Это, так сказать, будет наш предпраздничный подарок. Понял, друже? — Сердюк положил свою тяжелую большую руку на плечо Иваненко.

Против таких доводов возражать было трудно, и Иваненко принялся излагать свой план:

— Операцию лучше бы начать попозже — часа в два ночи. Но долго держать в балочке столько людей рискованно. Придется выступать часов в десять. А вам, Андрей Васильевич, безопасное всего прийти к нам на Боковую. Оттуда все вместе через степь махнем. Все-таки нас будет пятеро.

«Все продумано, меня живьем взять хотят», — понял Сердюк, но выразил полное согласие с планом.

8

Ни Павел, ни Валя Теплова к Пырину больше не являлись. За них Сердюк был спокоен. И за себя он совершенно не тревожился: до воскресенья — назначенного дня операции — его не схватят. Андрей Васильевич рассказал обо всем Пырину: явочная квартира выслежена, они находятся под угрозой ареста, но поста своего оставить пока не могут, так как в воскресенье днем, пожалуй, придет на явку радист.

Пырин выслушал Сердюка с удивительным спокойствием.

— Вы безразличие с себя сбросьте. Подумаешь, храбрец: смерти не боюсь, — попытался расшевелить его Андрей Васильевич. — В гестапо истязают.

— Знаю, — так же спокойно ответил Пырин. — От меня ни звука не добьются. — Он помолчал с минуту и добавил горестно: — Эх, Андрей Васильевич, не поднять из могилы ни девочек, ни Фаины Соломоновны!.. Меня только и держало на земле, что смогу отомстить за них.

В ночь на воскресенье Сердюк спал плохо, часто просыпался, вставал, ходил по комнате, много курил, не обращая внимания на ворчание тетки. «До часа, назначенного для раздачи оружия подпольщикам, пока гестаповцы убеждены, что операция состоится, жизнь людей гарантирована, — думал Сердюк. — Но удастся ли нам с Пыриным благополучно ускользнуть? Если удастся, — гестаповцы, безусловно, засядут в мастерской, и радист попадется».

Уже светало, когда у Сердюка родилось решение — поджечь перед уходом мастерскую. Придет радист, увидит пепелище и все поймет.

Около одиннадцати часов, когда Сердюк был уже в мастерской, Пырин доложил, что пришел какой-то человек, назвал пароль и спросил Сердюка.

Поздоровавшись, вошедший лихорадочно сбросил полупальто, расстегнул пояс брюк, достал радиограмму. Она была коротка: «В ваш район заброшены агенты гестапо, окончившие спецшколу. Опознавательные знаки школы — на одном рукаве пиджака две пуговицы, на другом — одна. Примите меры к их ликвидации. Один из них снабжен партийным билетом на имя Захара Иваненко».

Сердюк спокойно перечитал радиограмму и тут же сжег ее.

— Большое спасибо за весточку с Большой земли, — поблагодарил он радиста. — Многое мы разгадали сами, радиограмма подтверждает наши догадки.

Радист снял ушанку, вытер пот с землисто-желтого, как у малярика, лица, нервно причесал густые, шапкой волосы. Под правым, слегка косящим глазом часто билась выпуклая синенькая жилка. Он присел на стул, закуривая сигарету, сказал: