Закхей (пер. Кившенко)

И въ то время, какъ его помощники моютъ и чистятъ жестянки, Полли сидить на воздух, въ тни дома, и перечитываетъ въ тысячный разъ солдатскія псни изъ драгоцнной книги, которую онъ принесъ съ собой съ юга, изъ форта. И тогда Полли чувствуетъ себя опять солдатомъ.

II

Къ вечеру, когда начинаетъ смеркаться, семь телгъ, нагруженныхъ рабочимъ людомъ, возвращаются изъ преріи на ферму. Большинство рабочихъ моютъ руки на двор, прежде чмъ приняться за ужинъ; нкоторые изъ нихъ даже приглаживаютъ волосы. Тутъ собраны представители всхъ націй, даже нскольныхъ расъ, молодежь и старики, переселенцы изъ Европы и природный американскій сбродъ — вс боле или мене бродяги, субъекты, выброшенные жизнью за бортъ. Боле состоятельные изъ этой шайки носятъ при себ револьверы въ заднихъ карманахъ платья.

Обыкновенно ужинъ съдался съ большой поспшностью и въ полномъ молчаніи. Вс эти люди боялись надсмотрщика, который ужиналъ вмст съ ними и наблюдалъ за порядкомъ. Какъ только ужинъ оканчивался, вс рабочіе немедленно отправлялись спать.

Но сегодня Закхей хотлъ во что бы то ни стало выстирать свою рубашку. Она стала такой жесткой отъ пота, что шуршала на немъ, когда лучи солнца припекали его спину.

Была темная ночь, вс уже улеглись. Изъ огромнаго сарая, исполняющаго роль общей спальни, раздавалось среди ночной тишины только неясное, заглушенное бормотанье.

Закхей направился къ одной изъ наружныхъ стнъ кухни, — въ ея тни стояло нсколько ведеръ съ водой. Эта вода принадлежала повару, который тщательно собиралъ ее въ дождливые дни, такъ какъ вода въ Билибори была очень жестка, сильно насыщена известью и поэтому не годилась для стирки.

Закхей взялъ одно изъ этихъ ведеръ, снялъ рубашку и принялся стирать ее тутъ же въ ведр. Ночь была тихая, но холодная, и безъ рубашки онъ дрогъ порядкомъ. Но рубашку необходимо было выстирать, и онъ даже слегка насвистывалъ, чтобы придать себ бодрости.

Вдругъ поваръ открылъ кухонную дверь. Въ рукахъ у него была лампа, и широкоя полоса свта освтила Закхея.

— Ага, — сказалъ поваръ и вышелъ изъ кухни.

Онъ поставилъ лампу на лстницу, подошелъ прямо къ Закхею и спросилъ:

— Кто далъ теб эту воду?

— Я ее самъ взялъ, — отвтилъ Закхей.

— Это моя вода! — заоралъ поваръ. — И ты, грязный рабъ, осмлился взять ее! Ты воръ, ты мошенникъ, ты собака!

Закхей ничего не возразилъ на вс эти бранныя слова, онъ только опять повторилъ свое обвиненіе по поводу мухъ, запеченныхъ въ пуддинг. Шумъ, поднятый ими, вызвалъ любопытныхъ изъ сарая. Они стояли теперь группами во двор, дрогли и съ величайшимъ интересомъ прислушивались къ этому словесному поединку.

Полли крикнулъ имъ:

— Ну, разв это не наглость со стороны этого маленькаго поросенка взять, какъ ни въ чемъ не бывало, мою собственную воду!

— Что жъ, получай обратно твою воду, — сказалъ Закхей, опрокидывая ведро съ водой, — мн она больше не нужна, я уже воспользовался ею.

Поваръ поднесъ къ его глазамъ кулакъ и спросилъ:

— Видишь ты это?

— Да, — отвтилъ Закхей.

— Такъ вотъ я тебя сейчасъ попотчую имъ, попробуй-ка.

— Да, если посмешь!

Вслдъ за этими словами раздался звукъ быстрыхъ и частыхъ ударовъ, на которые въ ту же минуту послдовалъ отвтъ. Зрители испустили дикій вой — это было выраженіе ихъ одобренія и восторга.

Но Закхей не могъ долго выдержать натиска повара.

Подслповатый маленькій ирландецъ былъ разъяренъ, какъ тигръ, но его руки были слишкомъ коротки, чтобы наносить чувствительные и дйствительные удары высокому повару. Въ конц концовъ, онъ зашатался, сдлалъ два-три шага назадъ и упалъ.

Поваръ обратился къ толп.

— Вотъ онъ и лежитъ! Оставьте его лежать! Солдатъ побдилъ его.

— Мн кажется, онъ умеръ, — замтилъ кто-то изъ толпы!

— А по мн — хоть бы и умеръ! — задорно возразилъ поваръ.

И онъ чувствуетъ себя передъ этой толпой зрителей великимъ, неотразимымъ побдителемъ. Онъ высоко поднимаетъ голову и, желая придать себеще больше важности, впадаетъ въ литературный тонъ.

— Я предоставляю его чорту! — говоритъ онъ съ паосомъ. — Не троньте его, пусть онъ лежитъ! Что онъ такое? Вдь онъ же не американецъ Даніилъ Вебстеръ! Явился неизвстно откуда и хочетъ меня учить, какъ запекать пуддингъ, — меня, готовившаго и на генераловъ. Да что онъ, спрашиваю я васъ, главнокомандующій надъ преріей что ли?

И вс поражены его рчью.

Въ это время Закхей поднимается на ноги и произноситъ тмъ же злобнымъ и упрямымъ тономъ, какъ и прежде:

— А ну-ка, подойди ты, заячья нога!

Толпа опять воетъ отъ восторга, но поваръ только сострадательно улыбается и, пожимая презрительно плечами, говоритъ:

— Я могу съ такимъ же успхомъ драться съ этой лампой!

И, говоря это, онъ беретъ лампу и медленно, съ полнымъ сознаніемъ своего превосходства, возвращается къ себ на кухню.

На двор опять темно. Вс разошлись по своимъ койкамъ. Закхей беретъ свою рубашку, тщательно выжимаетъ ее и затмъ надваетъ. Потомъ и онъ плетется за другими, чтобы отыскать свое мсто на нарахъ и, наконецъ, отдохнуть.

III