Заклеймённый

Беверли считала, что этих аргументов достаточно, но все равно ловила себя на том, что все больше злится, что этот невозможный наглец не появляется уже так долго. В глубине души она надеялась, что он будет просить прощения и хоть как-то искать ее благосклонности, но он исчез и просто напросто забыл о том, как глубоко ранил ее самолюбие.

Самида, чувствуя эту нервозность и подавленность Беверли, изо всех сил старалась порадовать ее. Женщина готовила немыслимые лакомства, балуя и без того неприхотливые предпочтения девушки в еде. Больше всего Беверли полюбила кунафу с пчелиным медом и каждый раз, когда она чувствовала себя хуже, чем обычно, Самида как по заказу преподносила ей любимое угощение.

За день до бала, Беверли немного задержалась в лавке и когда шла по коридору в гостиную, чтобы попрощаться с Самидой, заметила Френсис, которую не видела с самого первого своего дня. Желтая птичка летела по коридору в обратную от девушки сторону. Беверли застыла всего на мгновение, а, потом, не задумываясь, направилась вслед за маленьким порождением магии.

Она едва поспевала за стремительным полетом Френсис, поворачивая в бесконечное количество коридоров. Лабиринт уводил ее все дальше от входа и, в конце концов, привел к приоткрытой двери в комнату мистера Мортимера.

— Как? — Не поняла девушка. — Ведь покои мага на втором этаже?

Легкий шорох отвлек ее внимание, и она увидела Сайруса Баркли, который вплотную подошел к мерцающему окну. Сердце девушки забилось чаще, и она уже готова была войти в комнату, когда услышала голос Самиды:

— Это очень опасно. — Ее голос был настолько встревоженным, что Беверли опустила на пол ногу, которую подняла для первого шага.

— Не волнуйся, я справлюсь. — Мужчина слегка повернул голову на голос женщины и улыбнулся. — Ты знаешь, что это необходимо.

— Оно не будет стоить того, если ты отдашь свою жизнь! — Голос Самиды надорвался.

— Мы все, так или иначе, рискуем своими жизнями, даже Беверли. Каждый раз, переступая порог этого магазина, она подвергает свою жизнь опасности. — То, как мистер Баркли произнес ее имя, заставило девушку на миг прикрыть глаза и прокрутить его голос в голове еще раз и улыбнуться.

— Ты расскажешь ей?

— Как? Как я могу рассказать ей? — Мужчина развернулся к Самиде, и Беверли увидела, как изменилось его лицо. Он стал бледным и словно осунувшимся. — Я лишь хочу, чтобы это все поскорее закончилось! Я так устал!

— Я знаю. — Самида подошла к нему ближе и коснулась ладонью щеки мужчины.

— Я так устал… — почти шепотом повторил Сайрус.

— Ты справишься. Никто кроме тебя не сможет.

Сайрус сжал руку женщины и вернулся к окну.

— Как она?

— Тоже подавлена и словно растеряна. — Самида больше не подходила к нему, лишь нервно сжимала кулаки, словно стараясь из последних сил сдержать эмоции.

— Нам не стоило впутывать ее.

— Сейчас поздно об этом сожалеть. — Глаза женщины все же наполнились слезами. — Подумай о себе и о том, куда отправляешься.

— Каждый раз ты говоришь одно и то же. — Мягко улыбнулся Сайрус. — Но я должен! Мне необходимо проведать его и знать, что в нем все еще теплится жизнь!

Самида, обреченно опустила голову.

— Будь осторожен.

Мистер Баркли тяжело вздохнул и замер неподвижно. В его руке засиял небольшой металлический круг, который вскоре начал вращаться и мужчина выпустил его из ладони. Круг продолжал двигаться и подниматься наверх, к лицу Сайруса. Через некоторое время пространство перед мужчиной подернулось и стало прозрачным.

— Достаточно нам Господа, и он — наилучший Покровитель! — Сказал Сайрус и исчез в образовавшемся проеме.

Глава тринадцатая, в которой с Беверли говорят лица на портретах…

Беверли стояла напротив огромного портрета, выполненного искусным мастером. На портрете были изображены шесть человек, но даже среди такого количества людей более всех выделялась благородная фигура Джекоби Крайма — короля всего Кармифола. Он не был высокого роста или исполинского телосложения, однако сила и власть читались в его взгляде. Суровые, проникающие прямо в голову, умные глаза, резкие, слегка надменные линии квадратных скул, гордая осанка и немного смягчающие этот устрашающий вид, кажущиеся мягкими густые волосы. В своей крепко сжатой руке он держал хрупкую ладонь королевы Анжелины, которая не уступала ему в величии. Она казалась хрупкой и беззащитной, но лишь телосложением. Ее миловидное лицо говорило и о душевной красоте и добропорядочности, а так же о неимоверной силе духа и твердости характера. Эта женщина внушала трепет и уважение и, несмотря на то, что королевская чета не считалась эталоном внешней красоты, смотреть на них было истинным удовольствием.