Заклятие. Истории о магах

А теперь выбор за Возахом. Он не Старикачек, но время коснулось и его. К тому же немало силы потрачено на магическую нить. Денег, которые открывают самые негостеприимные двери, не осталось ни полушки, а всего пропитания – втихаря сунутая горбушка. Ограбил его неприветливый хозяин, как есть ограбил. И нет возможности уйти, не наложив заклятья.

Возах сидел, выставив руки. На одной ладони лежала тронутая плесенью горбушка, на другой – веская пустота. Сидел, словно гадал, что перевесит. А чего гадать? Маг не сам решает, благословение или проклятье родится в результате его волшбы. Это еще вчера решил тот, кто так неуютно приютил его. Маг может лишь слегка подправить, что ему продиктовано, усилить или ослабить нарождающееся проклятие. Горбушка не перевешивает общего бездушия. И даже мальчишеская фраза «Я бы дал копеечку» не перевешивает. Вырастет парнишка, забудет прежние слова.

Возах выдохнул и на остатках воздуха прогудел первые слова проклятия.

Слова рождались одно за другим, и солнце, вздумавшее осветить равнину недолгим осенним утром, померкло в небесах.

Страшным обещало быть проклятие, не оставляющее никаких надежд на послабление. Хуже недорода и пожара, ужасней, чем падеж в стадах. Разве что моровая язва еще хуже, но это уже за пределами сил странствующего мага, не набравшего подлинной мощи. Заклятие калики должно касаться одной деревни, а мор – беда всего народа.

Возахское проклятие должно обрушиться на детей, а это, почитай, хуже моровой язвы.

Пусть дети, живущие под этими крышами, будут живы и здоровы, красивы и работящи, но каждый день и всякую минуту родители их будут плакать и в отчаянии скрежетать зубами, видя, что детки уродились не такими, как хотелось бы отцам. И как их ни воспитывай, сколь ни вбивай правила скаредной жизни – трудовая копейка будет натирать мозоли на руках, а не на душе. Им будут светить в жизни иные радости, а не стертый пятак. Родители останутся прежними, и ничего, кроме мук, не принесут им подросшие дети.

Проклятие темным облаком окутало деревню, но почему-то серые избы стали выглядеть наряднее. Бывает же такое…

Возах поднялся, вдохнул наконец полную грудь осеннего воздуха и пошел прочь, похрустывая на ходу ржаной горбушкой.

Напасть

Что в дом явились чужаки, Марцун знал заранее. Потому и ушел подальше, чтобы незваные гости могли расположиться в доме со всевозможным удобством и понять, что их не поджидает в этих стенах никакая ловушка. А то сначала посадят на рогатину или пробьют стрелой – и только потом будут разбираться, кого угораздило встретить в чащобе.

Затихариться где-нибудь поблизости и как следует разглядеть пришлецов тоже не годилось. Почти наверняка в отряде есть кто-то умеющий слушать лес, и он легко обнаружит Марцуна и исполнится подозрений. Подозрение в глухой чащобе хуже рогатины. А так… ушел человек на охоту – и ушел. Дело обычное, в лесу жить и на охоту не ходить – у нормальных людей так не бывает. У недолюдков – тоже. На охоту не ходят одни отшельники, но это как раз и есть самый подозрительный народ.

Пришельцы не считали нужным особо скрываться. Отряд большой, человек пятнадцать, такие незаметно пройти не могут. Но это и не войско, чтобы ломить силой, не обращая внимания на лесных насельников и пограбливая все, что приглянется алчному взгляду. Эти идут как бы миром. Ну, и мы к ним тоже.

В дом чужаки вошли, запалили очаг. Худа в том нет, пусть греются. Вся громада в домишко не вобьется, поэтому перед входом разожжен костер, возле которого будут ночевать те, кому в доме места не хватило. Или же на улице будут готовить ужин, а очаг в доме потушат и улягутся вповалку. Все настолько обыденно и правильно, что поневоле хочется взять ноги в руки и бежать от мирных путников подальше. Но если пришли те, кто ловит таких, как ты, – это значит выдать себя и навлечь беду на всю чащу.

Лишь в одном пришлые просчитались: выставили часовых и так их припрятали, что не всякий разберет. Вот и мы сделаем вид, будто ничего не заметили.

Марцун двигался бесшумной охотничьей походкой, отчаянно надеясь, что засевший в секрете часовой не станет сразу бить насмерть. Уклониться можно и от смертельного удара, но это значит вчистую выдать себя и округу, которая надеется на твою защиту.

Шумнуть, что ли? А то просквозишь мимо секрета незамеченным, тоже ничего хорошего не выйдет.

Вопрос изныл сам собой, как изнывает большинство важных вопросов.

– Ну-ка постой, – послышался сипловатый голос чуть в стороне от тропы.

– Стою, – отозвался Марцун.