Заклятие. Истории о магах

– Я приваду не курю и на сторону не продаю. Для дела нужна. У меня еще и рыбья привада есть.

– И куда ты травленую рыбу деваешь? – спросил Дзз-э.

– В садок пускаю. А как оклемается, то ее и в ушицу можно.

– Логично, – произнес непонятное слово монах. – А чем ты вообще здесь питаешься?

– Грибы, ягоды. По времени бортничаю, рыбка опять же…

– Что значит «бортничаю»?

– Мед собирает, – ответил за Марцуна леснак и тут же спросил: – Колоды сам ставишь?

– Сам. Я мед люблю. На охоту редко хожу, бью боровую птицу. Крупного зверя не трогаю, куда он мне?

– Птицу травленую тоже в садок сажаешь?

– Я на приваду только певчую птицу приманиваю. Вдоль по тракту в каждом постоялом дворе клетки с моими соловьями висят.

– Хороший соловей дорого стоит. Деньгами как распоряжаешься?

– На себя трачу. Хлеб покупаю вон, лепешки сушеные. Сам-то я хлеб не сею, не родится в лесу. Иной раз кое-что из тканой одежды. Жены у меня нет, прясть да ткать некому. Вот и приходится покупать. Так что зря ваши люди укладку с деньгами искали: ни серебра, ни золота у меня не водится.

– Логично, очень логично. А ты, часом, не отшельник?

– Проверяйте… – Марцун пожал плечами. – Вам лучше знать, какие отшельники из себя. По деревням о них всяко болтают. Одни считают отшельников святыми, другие – дьяволами, а я ни одного отшельника не видел, какие они – не знаю, а придумывать не хочу. У меня и правда, как вы говорите, слишком логичная, чтобы еще выдумкой приправлять. Дьяволов я тоже, сколько живу, не видал. Нечего им в лесу делать. Да и святых в чащобе не густо, разве что вы забрели.

– Кто же тогда в лесу есть?

– Звери.

– Какие? Из тех, что достойны упоминания.

Леснак, хотя и любил соваться в чужой разговор, на этот раз молчал. Видно, его уже выспрашивали о лесном народе, и он теперь ждал ответа от Марцуна.

– Зубр водится, – начал Марцун, – сохатый опять же. Медведь встречается. Волков много. Рысь живет, росомаха порой забредает. Кабанов полно. У заглохших озер кастерсы есть. Этих я видал, хотя зверь сторожкий, так просто не встретишь.

– Бобры, что ли?

– Нет. Бобров и здесь много, а эти – кастерсы. На бобров похожи, но здоровущие, против бобра вчетверо. Охотники, которые в те края забредают, кастерса болотным медведем кличут, хотя кроме величины у кастерса с медведем ничего общего. Он бобру сродни.

– Это не вухур случаем?

Вот и назвал монах вухура. Значит, наслышан.

– Кто ж его знает? – Марцун пожал плечами. – О вухурах болтают еще больше, чем об отшельниках, а правды еще меньше. Сам я вухура не встречал, а врать, опять же, не буду.

– Но следы видел?.. Какие-нибудь особенные.

– Следы все особенные, но я любой след разберу. Хуторские говорят, будто след у вухура ничем не отличается от медвежьего. Как он может ничем не отличаться, если медведь на четырех ногах ходит, а вухур, подобно человеку, – на двух? Кто вам такое говорит, пусть сам вухура и ищет.

– Странное дело: весь век в чащобе, а вухура не видал и об отшельниках только сказки слышал…

– Вы бы еще про дикую маму спросили. Зверей я знаю любых, а за сказками в деревню идите, их там много порасскажут.

– Кто такая дикая мама? – спросил Агор, не обращая внимания на усмешку леснака.

– Еще одно чудо небывалое. Ежели малыш, который титьку сосать не бросил, в чаще заплутает, его искать начинают всей деревней. День на третий-четвертый находят. Через такой срок от дитяти и косточек не должно остаться, а малыш живехонек. Спрашивают: кто тебя кормил? А он отвечает: «Мама». Других-то слов еще не знает. Это дикая мама и есть.

– А на самом деле кто?

– Никого. Сказки это. Сбыточное ли дело, чтобы годовалое дитя, которое еще ходить толком не может, в чащобу забрело? Девки по вечерам прясть собираются и развлекают друг дружку такими байками.

– Ты вот что скажи, – спросил Дзз-э, – гнилые озера, где кастерсы водятся… можешь нас туда проводить?

– Даже не знаю. Лет пятнадцать не был, поди все тропы позарастали, а новые протоптаны. Найду ли дорогу…

– Кем протоптаны?

– Зверьем, кем же еще. Кабанами… Да и зачем вам проводник, если с вами леснак идет?

– Леснака, стало быть, признал, – заметил отец Агор.

– Чего не признать-то? Дело привычное. Леснаки ко мне забредали, и никакого худа я от них не видал. Это они к землепашцам не склонны и городов на дух не переносят, а когда заимка в чаще стоит, то заходят на огонек.

Леснак молча кивнул, так что волосья окончательно скрыли глаза.

– Что ж ты их раньше не назвал?

– Я зверей называл, а леснак – человек не хуже нас с вами.

Монах поджал губы, но ничего не возразил.

– Я так понимаю, – подвел итог Марцун, – что вам вечерять пора и на покой отправляться. Завтра снова в поход идти. Коли вы на заглохшие озера нацелились, то туда путь долгий и непростой. Устраивайтесь в доме, а я на вольном воздухе. Мне не впервой. Только смотрите, чтобы дружинники ваши ручонки не запустили куда не следует. А то нанюхаются привады птичьей или, пуще того, рыбьей – и пойдут куролесить. Хорошо, когда с утра прочухаются, а то могут и концы отдать.

– У меня никто лапу в чужое не запустит, – прошелестел Дзз-э.