Заклятие сатаны

— Я капитан д’Иньоль, — снова произнес он, и я заметил, что он держит меня за рукав пиджака.

Видимо, непроизвольно получилось так, что я брезгливо отодвинулся, и парень отпустил мой пиджак и выпрямился.

— Я капитан д’Иньоль, — проговорил он в третий раз, — обвиненный в измене и приговоренный к смерти.

— И невиновный! — невольно сорвалось у меня с губ.

Что побудило меня произнести эти слова, я, наверно, никогда не пойму, но именно я, а не он, вдруг задрожал, охваченный необычным возбуждением, и именно я, а не он, импульсивно протянул ему руку.

Даже не дрогнув, он взял мою руку, почти неощутимо пожал ее и отпустил. Тогда я протянул ему оба письма и, видя, что он не смотрит ни на них, ни на меня, сунул их ему в руку. Только тогда он вздрогнул.

— Прочтите их, — сказал я, — они написаны вам.

— Письма! — потрясенно произнес он голосом, в котором не было ничего человеческого.

— Да. Они адресованы вам. Теперь я это понимаю…

— Письма!.. Письма, адресованные мне?

— Вы ничего не видите? — воскликнул я.

Он неуверенно поднял руку и снял темные очки. Точно в центре каждого глаза вместо зрачков я увидел крошечные белые пятнышки.

— Вы слепой! — запнувшись, выговорил я.

— Вот уже два года как я не могу читать, — сообщил он.

Он провел кончиком пальца по письмам.

— Они мокрые, — сказал я. — Надо… Вы не хотите, чтобы я прочел их?

Он надолго замолчал, вертя свою трость. Ослепительно сияло солнце. Я молча наблюдал за ним. Наконец он проговорил:

— Прочтите, месье.

Я взял письма и сломал печати.

В первом письме был влажный, выцветший лист бумаги, на котором осталось всего несколько строчек: «Мой дорогой, я знаю, что ты невиновен…» На этом текст заканчивался. Но в расплывшемся ниже пятне я сумел разобрать: «Париж должен знать… Франция должна знать, потому что наконец-то я получила убедительные доказательства, и я отправляюсь в путь, чтобы найти тебя, мой солдат, и передать их в твои любимые отважные руки. Там, в военном министерстве, уже все знают… у них есть копия признания предателя… но они не хотят публичной огласки… они не решаются противостоять удивлению и негодованию нации. Поэтому в понедельник я отплываю из Шербура на лайнере «Зеленого креста», чтобы привезти тебя обратно к себе домой, где ты сможешь встать перед всем миром без страха и упрека. Алина».

— Это… Это ужасно! — пробормотал я. — Господи, если ты существуешь, как ты можешь такое допускать!

Но он снова схватил меня за локоть, требуя продолжить чтение, и в его голосе прозвучала угроза, заставившая меня вздрогнуть.

Перед обращенными на меня невидящими глазами я вынул из мокрого, покрытого пятнами конверта второе письмо. И, не успев толком понять, не успев осознать смысл увиденного, машинально прочел вслух расплывшиеся, едва различимые слова: «”Восток” тонет… айсберг… посреди… океана… прощай, ты не виновен… люблю…»

— «Восток»! — воскликнул я. — Это же французский пароход, который бесследно исчез… Один из лайнеров «Зеленого креста»! Я совсем забыл… Я…

Грохот револьверного выстрела оглушил меня, больно ударив по барабанным перепонкам. В ушах у меня зазвенело, я невольно отшатнулся от грязной, одетой в рванье фигуры, которая сжалась, конвульсивно содрогнулась и рухнула на асфальт у моих ног.

Топот набежавшей толпы зевак, пыль и привкус пороха в знойном воздухе, пронзительные сигналы скорой помощи, с ревом несущейся по Мейл-стрит, — все это запечатлелось у меня в памяти, пока я стоял на коленях, беспомощно сжимая руки покойника.

— Вояка Чарли застрелился, правда, мистер Хилтон? — недоуменно проговорил проштрафившийся полицейский. — Да вы сами видели, сэр… Снес себе полголовы, верно, мистер Хилтон?

— Вояка Чарли… — передавали друг другу зеваки. — Этот лягушатник застрелился…

Эти слова продолжали отдаваться у меня в ушах еще долго после того, как скорая помощь умчалась прочь, а разросшаяся толпа стала мрачно расходиться по требованию пары полицейских, расчистивших пространство вокруг свернувшейся лужицы крови на асфальте.

Я требовался им в качестве свидетеля и вручил свою визитку одному из полицейских, который меня знал. Любопытствующие стали с восторгом разглядывать меня, и я отвернулся и стал прокладывать себе дорогу среди испуганных продавщиц и дурно пахнущих попрошаек, пока не растворился в людском потоке, текущем по Бродвею.

И лавина понесла меня куда-то — на восток? на запад? — я не замечал этого, мне было все равно, я только пробивался сквозь людское скопище, безразличный ко всему, смертельно усталый от попыток разобраться в Господней справедливости и все-таки рвущийся постичь Его замыслы… Его законы… Его суды, которые «истина, все праведны».

Глава IV

— Они вожделеннее золота, да-да, и даже множества золота чистого, слаще меда и капель сота!

Я стремительно повернулся к тому, кто брел позади меня, произнося эти слова. Его запавшие глаза были тусклыми и бессмысленными, его бескровное лицо казалось бледной маской смерти на фоне кроваво-красного свитера — эмблемы «Солдат Христа».

Не знаю, зачем я остановился, подождав его, но, когда он проходил мимо, я сказал: