Заклятие сатаны

Ребенка ведь не интересует, что есть собака или дерево. Обычно сначала они попадаются ему на глаза, а потом кто-нибудь объясняет, что они называются следующим образом. Только на этом этапе и начинаются «почему». Не так сложно понять, что и бук, и дуб считаются деревьями, но ведь самое любопытное – почему они тут стоят, откуда взялись, как растут, зачем нужны, почему опадают листья. Тогда и начинаются истории. Именно они являются носителями знания: сначала надо посадить семечко, потом оно прорастает и так далее.

На любимый детский вопрос, а именно «откуда берутся дети», можно ответить только историей, будь то сказка о капусте, аисте или рассказ, как папа дал маме семечко.

Я согласен с мнением, что научное знание тоже должно подаваться в виде историй, и часто цитирую студентам чудный пассаж из Пирса[534], где он на двадцати строчках дает определение литию, чрезвычайно поэтично представляя процесс его получения в лаборатории. Когда же мне наконец довелось воочию увидеть это знаменательное событие, сомнения в достоверности описания отпали: несмотря на все свое сходство с алхимическим таинством, то был голый химический процесс.

На днях мой друг Франко Ло Пипаро[535] участвовал в посвященной Аристотелю конференции и привел любопытный факт, что Евклид, основоположник геометрии, никогда не определял прямой угол как угол в девяносто градусов. Если подумать, это была бы самая логичная формулировка, но тем не менее совершенно бесполезная для того, кому слова «угол» или «градусы» ни о чем не говорят. Надеюсь, ни одному ребенку не доведется услышать от своей мамы, что прямой угол обязательно насчитывает девяносто градусов.

Так вот, вернемся к Евклиду: «Когда одна прямая линия пересекается с другой, и образующиеся соседние углы равны друг другу, любой из этих углов – прямой. Вертикальная линия зовется перпендикуляром по отношению ко второй линии».

Теперь понятно? Хочешь знать, что есть прямой угол? Я объясню, как его начертить, то есть расскажу историю, которая поэтапно приведет к построению угла. После чего ты сам все поймешь. Про градусы можно сообщить и позже, сначала надлежит воссоздать эту поразительную встречу двух прямых.

По-моему, крайне поучительный и поэтичный опыт, в котором сближаются два мира: вымысла, где создаются новые вселенные и из них рождаются истории, и реальности, где с помощью историй мы постигаем вселенную.

(Зачем я обо всем этом рассказываю? Да затем, что в самой первой моей «картонке», опубликованной в 1985 году, я пообещал писать обо всем, что взбредет мне в голову, и сегодня взбрело именно это.)

2005

Путешествие к центру Жюля Верна

Во времена моего детства все мальчишки делились на два лагеря: одни боготворили Сальгари[536], другие – Верна. Сразу признаюсь, тогда я примыкал к первым, но со временем История вынудила меня пересмотреть свои пристрастия. Сальгари – зачитанный до дыр, растасканный на цитаты, обожаемый всеми, кто переболел им в детстве, – молодое поколение оставляет равнодушным (такое создается впечатление). Да и старшее, по правде говоря, тоже: либо перечитываешь его с ностальгией и легкой иронией, либо мучительно продираешься сквозь бесконечные чащи мангровых деревьев, населенные колониями бабирусс[537].

Зато в этом году во всем мире отмечается столетие со смерти Жюля Верна, и повсюду, в периодической печати, на конференциях, его открывают заново, удивляясь, насколько писательские фантазии опередили свое время. Я сверился с каталогами итальянских издательств и убедился, что Верна у нас переиздают чаще, чем Сальгари, а про его родину и говорить нечего: книги Верна – отдельное направление французской букинистики, в появлении которого наверняка сыграли свою роль небывалой красоты старые фолианты издательства Hetzel, выпущенные в картонном переплете (в Париже, на левом берегу Сены есть по меньшей мере два магазинчика, торгующих исключительно этими роскошными красно-золотыми томами, только цены у них грабительские).

Несмотря на все достоинства Сальгари, надо признать, что чувство юмора у создателя Сандокана оставляет желать лучшего (как, впрочем, и у всех его героев, за исключением Янеса), зато романы Верна всегда читаешь с улыбкой. Взять хотя бы тот упоительный фрагмент из «Михаила Строгова» о сражении под Колыванью, когда корреспондент Daily Telegraph Гарри Блэнт, дабы помешать своему конкуренту Альсиду Жоливе сообщить последние известия в Париж, невозмутимо надиктовывает телеграфисту стихи из Библии, пусть редакции и придется из-за его выходки оплатить счет на несколько тысяч рублей. Жоливе дожидается удобного момента, наконец-то прорывается к конторке и оккупирует ее, цитируя куплеты Беранже. Дальше следует диалог: “– Ого! – воскликнул Гарри Блэнт. – Именно так, – ответил Альсид Жоливе». Ну разве это не мастерство?