Заклятие сатаны

Существует Париж столь же реальный, как реально кафе де Флор[405], – к примеру, Париж Генриха IV или Равальяка, город, где обезглавили Людовика XVI, где Орсини покушался на жизнь Наполеона III, куда в 1944 году вошли войска генерала Леклерка. Но, признайтесь честно, даже говоря о подобных фактах, мы лучше помним событие (в котором мы не принимали участия) или его изображение в романе или в кино?

Мы увидели освобожденный Париж на экране, когда смотрели «Горит ли Париж?»[406], с Парижем постарше мы познакомились, когда смотрели Les enfants du Paradis[407]. Когда мы (на самом деле) выходим ночью на площадь Вогезов, нас охватывает трепет, который мы много раз испытывали, глядя на экран. Точно так же мы заново погружаемся в мир Эдит Пиаф, хотя никогда не были с ней знакомы, а благодаря Иву Монтану прекрасно знаем рю Лепик[408].

Мы на самом деле гуляем вдоль Сены, останавливаясь перед лавками букинистов, и одновременно заново проживаем бесчисленные романтические прогулки, о которых читали. Глядя издалека на собор Парижской Богоматери, мы невольно вспоминаем Квазимодо и Эсмеральду[409]. В нашей памяти жив Париж, где мушкетеры дерутся на дуэли с гвардейцами у монастыря босых кармелитов, Париж бальзаковских куртизанок, Париж Люсьена де Рюбампре и де Растиньяка, Милого друга, Фредерика Моро и мадам Арну, Гавроша на баррикадах, Свана и Одетты де Креси[410].

Наш «настоящий» Париж – Париж (существующий теперь лишь в воображении) Монмартра эпохи Пикассо и Модильяни или Мориса Шевалье. Прибавим к ним мюзикл Гершвина «Американец в Париже» и его слащавый, но запоминающийся ремейк с Джином Келли и Лесли Карон. Наш Париж – это город Фантомаса, который уходит от погони по канализации, или комиссара Мегрэ, вместе с которым мы шагали сквозь туман, заходили в бистро и проводили ночи на набережной Орфевр.

Нужно признать, что многому из того, что мы знаем о жизни и обществе, о любви и смерти, научил нас воображаемый Париж – ненастоящий и в то же время в высшей степени реальный. Поэтому удар нанесли по нашему дому – дому, в котором мы прожили дольше, чем по официальным адресам. Впрочем, воспоминания вселяют надежду, ведь до сих пор La Seine roule roule…[411]

2015

Пер. А. Ямпольской

Между религией и философией

Пророки видят то, что знают

Читая на днях третье пророчество Фатимы в изложении сестры Лусии, я не мог избавиться от ощущения дежавю. Наконец я понял, в чем дело: этот текст 1944 года, написанный уже не прежней безграмотной девочкой, а взрослой монахиней, пронизан явными цитатами из Откровения Иоанна Богослова[412].

Лусия видит ангела с огненным мечом, которому под силу сжечь весь мир. Несущие огонь ангелы появляются и в Откровении Иоанна Богослова, взять хотя бы Второго Ангела с трубой (8:8). У него нет пылающего меча, но позже мы рассмотрим, откуда мог взяться этот образ (не говоря уже о том, что в иконографии существует богатая традиция изображения архангелов с подобным орудием).

Затем Лусия видит божественный свет, будто бы отражающийся в зеркале: это отсылка уже не к Откровению, а к Первому посланию к Коринфянам святого апостола Павла (пока мы видим вещи небесные per speculum[413] и лишь потом узрим их лицом к лицу).

Появляется одинокий епископ в белых одеждах: в Апокалипсисе многочисленные одетые в белое слуги Господни, обреченные на мученичество, упоминаются несколько раз (6:11, 7:9, 7:14). Но всему свое время.

Далее другие епископы и священники поднимаются на крутую гору, тогда как в Апокалипсисе (6:15) великие мира сего скрылись в пещерах и горных ущельях. Святейший отец входит в город, лежащий «наполовину в руинах», и встречает по дороге души умерших: город вместе с трупами упоминается в Откровении Иоанна Богослова (11:8), части его суждено пасть во время землетрясения (11:13), и далее он же предстанет в образе опустошенного Вавилона (18:19).

Продолжим: стрелами и пулями солдаты убивают епископа и верующих, и если огнестрельное оружие – это нововведение Лусии, то заостренными орудиями была наделена саранча в железной броне (9:9), налетевшая, когда вострубил Пятый Ангел.

Наконец, два ангела собирают кровь в хрустальную лейку (regador по-португальски). В Апокалипсисе ангелы нередко имеют дело с кровью: ею полна кадильница (8:5), она течет из точила (14:20) и льется из чаши (16:3).

Почему же именно лейка? Допускаю, что сказалась близость Фатимы к Астурии[414], где в Средние века были созданы бесподобные мосарабские[415] миниатюры на тему Апокалипсиса, пользовавшиеся большой популярностью. На них в том числе изображены ангелы, которые держат похожие на кубки сосуды, откуда струйкой льется кровь, и будто бы поливают ею мир. Еще один намек на возможную связь воспоминаний Лусии с иконографической традицией – тот самый ангел с пылающим мечом: ангелы с миниатюр держат не трубы, но алые клинки.