М — да. Кажется, де Мортен слишком взялся рьяно исполнять свои обязанности передо мной. Я скрестила руки на груди и подалась назад.
— Ваши родные меня ненавидят.
— У моей семьи есть дела поважнее ненависти к вам. К тому же, поместье большое.
— Значит, все уже решено?
О чем я спрашиваю. Разумеется, все решено единолично: ни мои просьбы, ни доводы ничего не изменят.
— Выезжаем рано утром, в девять, — Винсент поморщился — разумеется, для него это рано, если он только во второй половине дня вылезает из постели. — Так что отправляйтесь к себе и займитесь сборами.
По всей видимости, взгляд мой был излишне красноречив, потому что он решил меня подбодрить:
— Это временные меры. До тех пор, пока не снимем заклятие.
— А когда мы его снимем? Вы же ни слова мне не говорите!
Де Мортен взглянул сквозь меня, словно я была прозрачной.
— Пока я не нашел человека, который все это затеял, — он снова погрузился в изучение бумаг, показывая, что разговор окончен.
Всевидящий! Даже с Фраем проще общаться, хотя он скользкий, как ледяная горка.
Я смотрела на Винсента и кусала губы, чтобы не наговорить лишнего. Не сказать о том, что я отказалась выходить за него замуж как раз по этой самой причине. Что пыталась сделать это по — человечески, но отец не стал меня даже слушать. Что отчаянно боялась превратиться в безмолвную особу без права голоса, которую он запрет в своем замке, что про меня никто даже и не вспомнит. Что эта тень за плечами годами преследовала меня, что я не раз задавалась вопросом: «А если я все‑таки ошибалась?»
Но нет. Не ошибалась. Винсент Биго, мой несостоявшийся супруг, и герцог де Мортен действительно были разными людьми. Вот только кое‑что общее между ними все‑таки было: они оба видели во мне девчонку, которую не стоит принимать во внимание.
Часть вторая. Любовница
1
В экипаже было свежо. Несмотря на мягкие сиденья и обивку, я все равно завернулась в колючий шерстяной плед так, что оттуда только нос торчал. Выехали, мы, разумеется не в девять: Его Светлость изволил проспать, потом ему принесли какие‑то срочные документы, в итоге я даже успела пообедать, послоняться без дела по дому — потому что все вещи были уже упакованы, а ближе к трем часам — когда все наконец‑то утряслось, выслушать, что из‑за меня мы прибудем в Мортенхэйм не вовремя. Исключительно потому, что решила немного прихорошиться, и для этого пришлось сначала разобрать, а потом заново собрать саквояж. Часом больше, часом меньше — подумаешь! Я же его ждала.
Арка я старательно укутала в плед, который подвернула и заколола булавками — ему с кучером ехать, а там холодно. Дог переминался с лапы на лапу, смотрел на меня умоляющим не позорить его острые уши взглядом, но позволил сделать из себя сверток. Молчал, даже не рыкнул ни разу. В отличие от де Мортена, который увидев нас, откровенно — нет, даже не засмеялся — захохотал.
— Что вы сделали с псиной?!
— Не хочу, чтобы он простудился.
— Луиза, он уже большой парень. Уши стоят. Видите?
— Ему три часа трястись по дорогам. Неподвижно. Сегодня сильный ветер.
— Всевидящий…
Винсент махнул рукой, но мне показалось что это был обходной маневр чтобы стереть выступившие на глазах слезы.
Я постучала по козлам, и Арк немедленно на них взгромоздился. Не знаю, что он думал по поводу пледа, но от новых впечатлений пришел в восторг. В отличие от кучера, который подвинулся к противоположному краю.
— Он не кусается, — поспешила заверить я.
— Угу, миледи.
— Правда.
— Как скажете, миледи.
Назад он так и не подвинулся, а я пожала плечами и залезла в любезно открытую Винсентом дверцу.
Когда мы выехали за город, уже стемнело, переливающийся огнями Лигенбург уменьшался на глазах, впереди — темень дороги, поле и лес, пламя раскачивающегося на экипаже фонаря то и дело мелькало перед глазами. Я яростно задернула занавеску и вжалась в спинку сиденья, плотнее закуталась в плед. А вот Винсент, казалось, наслаждался поездкой и ничуточки не замерз — даже сюртук расстегнул. Сидя напротив меня, он выглядел счастливым и довольным — пожалуй, таким я видела его впервые за все время нашего общения.
— Вы напоминаете чирикла, — с усмешкой заметил де Мортен.
— Змея, кошка, птичка… Странные у вас фантазии, — я поежилась. — Определитесь уже.
Его глаза заискрились смехом.
— Не могу, у вас слишком много обличий. Вы поэтому выбрали путь лицедейки?
— Как вы догадались?! — огрызнулась я, впрочем, беззлобно. То ли уже смирилась с тем, что рядом с Винсентом бесполезно кипятиться: все равно в него все чувства уходят, как в бездонную пропасть.
— Почему вы вообще решили работать? Вместо того, чтобы отправиться к деду.
— И всю оставшуюся жизнь шить одежду и вязать рукавицы для обездоленных? Это не мое.
— Спасение бедняка дело его собственных мозолистых рук?
— Я не против благотворительности, но свободные наличные помогают не хуже вязаных носков. К тому же, рукоделие всегда наводило на меня тоску.