Заклятые любовники

Он ударил меня по руке, драгоценности упали в снег. Брызнули темными каплями крови, впитываясь во всепоглощающую белизну. Меня затрясло — то ли от холода, то ли от ярости. Фрай всерьез считает, что мой отец участвовал в заговоре? Да этот человек заживо сгорает в бессильном отчаянии! Ему кажется, что его жизнь кончена, ему наплевать на себя и на семью, на то, что завтра может просто не наступить.

Понимая, что разговор продолжать бесполезно, я крикнула:

— Глория!

Надеюсь, хотя бы у мачехи хватит ума понять, что сейчас гордость придется отодвинуть в сторону.

— Глория!

Губы отца искривились, словно он собирался плюнуть мне в лицо.

— Зря кричишь, Луиза. Глории здесь нет. Она ухаживает за твоим дедом, на которого у тебя не нашлось времени.

Я, уже набравшая воздуха для нового крика, поперхнулась и закашлялась. Подбежала к отцу, вцепилась в его накидку, с силой встряхнула:

— Что ты сказал?!

Фонарь с шипением упал в снег, следом за ним ружье. Он с силой схватил меня за запястья и прорычал в лицо:

— Твой дед при смерти, лживая дрянь! Скажешь, тебе это неизвестно! Ты заставила его переписать состояние на тебя, а после решила, что он не стоит даже последнего визита? Знай я, что ты такое, придушил бы тебя во младенчестве!

Он отшвырнул меня с силой — так, что я не удержалась на ногах и упала прямо под разросшийся огромный куст. Совсем не символично, чего уж там: сирень в Энгерии считается признаком счастья, например, если хотят заговорить о помолвке, дарят букет сирени. Вот только учитывая все сделанные мне за сегодня комплименты, я должна была свалиться в заросли аброуза — этот невероятно красивый цветок растет в снегах и считается символом куртизанок. На заре истории энгерийские ночные бабочки зимой цепляли его на платья, чтобы джентльмены могли опознать их профессию и пригласить… ну, кто куда. Я смотрела, как отец удаляется в сторону дома, похлопывая по ноге бегущей рядом собаке, и впервые в жизни мне не хотелось подниматься. Не хотелось вообще ничего.

И так и этак выходило, что я продажная дрянь. Отец ненавидит меня за то, что я якобы встала между ним и законным наследством, Винсент считает, что я его использую. Но самое страшное заключалось в том, что я услышала про деда. Мысли мешались, путались, скатывались в клубки. Как же так?! Ведь недавно я получила от него письмо, в котором он ни словом не обмолвился о болезни! Пару дней назад Себастьян сказал мне, что мачеха дома, с Кианой и отцом. Почему он мне солгал?!

Не знаю, сколько прошло времени, я окоченела окончательно и поняла, что либо к утру замерзшую меня отец прикопает на заднем дворе и вздохнет с облегчением, либо я сейчас подниму свою унылую раскисшую пятую точку, отвезу ее в Лигенбург и завтра утром решу, что делать дальше. Ну, или уже сегодня.

Пальцы отказывались подчиняться, когда я собирала рассыпавшиеся драгоценности. Я судорожно сгибала и разгибала их — до той самой поры, пока не почувствовала, будто их опустили в кипяток, и только после, кусая губы, продолжила свое занятие. К счастью, записку Рина придавило браслетом Вудворда, я завернула ее в шарф вместе с частью украшений и отнесла к двери. Оставшиеся побрякушки ссыпала к себе в саквояж — мне явно понадобятся деньги на билеты, причем как можно скорее. Наплевать, кто и что там подумает, я должна успеть повидаться с дедом.

Шоколадка смотрела на меня как на ненормальную, когда я взяла ее под уздцы и повела к дороге. Впрочем, я ее понимала: до столицы восемь часов езды, и даже если отбросить мороз, усталость никто не отменял. На меня навалилось странное отупение, но к счастью, не настолько сильное, чтобы решить, что я способна доехать до города.

Хозяин придорожной ночлежки — приземистый лысый толстяк, придирчиво рассматривал под лампой мои серьги, а я сидела в пустой холодной таверне и думала, что если мне сейчас откажут, я просто сойду с ума. Разумеется, стоили они значительно дороже ночлега на постоялом дворе, но выбирать сейчас не приходилось. Пальцы — что на руках, что на ногах, словно сунули в угли. Я с трудом сдерживалась, чтобы не кричать от боли, только кусала губы и смотрела на огонек свечи.

— Вроде настоящие, — изрек он, наконец, важно выкатив вперед внушительных размеров пузо, — только почем я их знаю, откуда вы их взяли? Одеты вы конечно хорошо, но…

«Я что, похожа на воровку?» — хотела спросить я, но передумала. Почему бы и нет, в конце концов. Если все так упорно видят во мне змею, пора ей становиться.

— То есть серьги вам не нужны? — невинно поинтересовалась я.

— Пожалуй, я их возьму… Но сами понимаете, исключительно из расположения к вам. Откуда мне знать, что завтра за ними не заявятся полицейские? Добавим к ним вашу лошадь — за риск, и можете ночевать. Даже вчерашних лепешек и воды подам.

— Лошадь? — проворковала я, поднимаясь и вплотную приближаясь к нему. — А может быть, я смогу отблагодарить вас по — другому?