Заклятые враги

Он смотрел на длинное лезвие, словно пытался его загипнотизировать, ждал короткого и ясного «мне жаль», которое придётся встретить с должным равнодушием, но вместо этого услышал только стук шагов за спиной.

— Боюсь, — равнодушный, не наполненный эмоциями мужской голос звучал на удивление уверенно, — с жертвоприношением придётся повременить.

Эльф с кинжалом посмотрел на него — не удивлённо, спокойно и равнодушно. Шэйран тоже обернулся на странного, в длинном балахоне с капюшоном, скрывающим лицо, мужчину. Служитель Религии был точно в таком же, разве что только не прятал острые уши за слоями ткани, да и толку? Свидетели тут всё равно ничего не расскажут.

— Никто не имеет права перечить Мастеру, — холодно промолвил он. — Ты, брат, будешь наказан за то, что посмел нарушить святость ритуала.

— Ты ошибаешься дважды, — холодность голоса промчалась морозом по стенах. — Первое — уничтожение драгоценной силы в храме не есть святым ритуалом. А второе… — тонкие длинные пальцы коснулись ткани балахона, — никто, кроме меня, не имеет права перечить Мастеру.

На губах у мужчины появилась издевательская, кривая улыбка. Ярко сияли синие глаза.

От портрета Дарнаэла Первого его отличали разве что острые эльфийские уши.

=== Глава пятьдесят первая ===

Ветер сорвал ещё несколько листков из ближайшего дерева, швыряя их в лицо Сандриэтте. Несвойственный пограничью холод тянулся к ним своими страшными, когтистыми лапами, старательно окутывая и пытаясь превратить в ледяные статуи посреди жаркого летнего дня. Жуткий контраст между этим участком дороги и лесом, который закончился лишь минут пять назад, пугал, но повернуть назад они не имели никакого права — потому что Дарнаэл Второй — это единственный шанс держать государство в нормальном состоянии. Дарнаэл Второй, растворившийся, словно в воздухе, скрывшийся на территории Эрроки.

Скрывшийся? Если он ещё жив!

— Тут всё тихо! — крикнули откуда-то спереди. Анри вздохнула. Идти… Ей не было страшно, конечно, да и королевской страже вообще не положено чего-либо бояться, но дикое, глупое чувство опасности так никуда и не пропало. Она чувствовала, как холод касался кожи, как старательно сковывал разум ужас, совершенно несвойственный нормальному человеку, остановившемуся на спокойной проезжей дороге.

Тут даже границы были открыты обычно — если они теперь вообще были. Почему-то Анри казалось, что на привычном месте она не узрит ничего, кроме столбов пограничья и статуй стражи, или что тут могло остаться. Магия кипела в воздухе, магия была всюду — и она не понимала, кто мог такое натворить. Ведь в Элвьенте нет толковых магов, Рэй не считается, он вряд ли способен на что-то стоящее, а Эррока… Эррока никогда не могла прорваться сквозь границу, ей это не по силам.

Она не могла узнать местность, в которой работала столько лет кряду. Она тут бывала ещё совсем-совсем маленьким ребёнком, и всё равно — ни разу, среди зимы или среди лета, не сталкивалась с такими сильными ветрами. Холод был скользким, диким, вязким — увлекал, втягивал в свою пучину и, испив всё до последней капельки, вышвыривал на обочину судьбы, как пустую, непригодную для чего-либо оболочку. И, казалось, Анри оказалась не там, где жила прежде, а в неизвестной параллельной реальности, в мире, где центром является пустота.

Кто-то задел руку, но Сандриэтта даже не обернулась. Они путешествовали очень долго в абсолютной тишине, хватаясь за осколки прошлого и понятия верности одному и тому же королю, но она так и не смогла привыкнуть к мысли, что вынуждена идти плечом к плечу с Кэором. Или с магом, который прежде знал Шэйрана, который с ним учился — бездарность редкостная, и во всех смыслах. И к Кальтэну она тоже привыкнуть не могла; человек, которого она прежде так уважала, сейчас с уверенностью прорывался сквозь бурю, но ветры словно выметали из него все понятия прошлой жизни.

Кальтэн выглядел по меньшей мере странно. Его волосы, плечи, спина и грудь покрылись изморозью — мелкие осколки льда приносил ветер, и они намерзали на всём, даже, казалось, на щеках. Анри уже сотню раз пожалела, что не взяла ничего тёплого; пожалуй, единственным, что толкало её вперёд, оставалось предельное желание вырвать Дарнаэла из лап отвратительной женщины, которой почти двадцать пять лет назад он отдал своё сердце. Но нынче Тьеррон не был столь слеп; нынче он рвался туда, дабы дать шанс дочери выжить, даже если для этого придётся отдать собственную жизнь. По крайней мере, в это верила Сандриэтта — а уж её вера умела быть предельно непреклонной, даже если весь мир пытается убедить в противоположном, она выстоит и сможет воспротивиться кошмарному негативному влиянию со стороны.