Заклятые враги

Фэзу захотелось схватиться за голову. Он ожидал чего угодно от родного сына — неповиновения, непризнания, сопротивления. Но он не понимал, как человек мог быть настолько равнодушным к своей собственной судьбе, как мог с лёгкостью игнорировать все зачатки здравого смысла, уступая пустой, ненужной религии.

— Нас учили, — отозвался вновь Антонио, — что ни один мужчина не способен овладеть достойной магической силой. волшебство отмирает. Все привилегии достаются женщинам. Мама говорила, что я должен быть благодарен ей за то, что получил хотя бы капли волшебства. Лээн был и того хуже, на экзаменах ему просто повезло, знаешь, что он попал с Рэем в одну группу.

— А Рэй? — не сдержался Кальтэн. — Послушай, я не воспитывал тебя все эти годы, но ведь могу вмешаться сейчас! Ты просто недооцениваешь собственные способности!

Антонио не смотрел на него. Он видел только молочно-белый туман впереди, который стелился по земле и рвался ввысь, словно пытаясь спрятать под собой все земли континента. Но получалось слишком плохо; постоянное сомнение застревало в душе так сильно, что способа оказаться на свободе не найти уж точно никогда.

Фэзу хотелось, чтобы его сын пылал волей к победе. Ведь это реально — по крайней мере, мужчина верил в это, — и он может достигнуть хотя бы чего-то в этой жизни, если постарается сражаться. Кальтэн не понимал, почему его родное дитя так легко отказывалось от всего, что было впереди. Почему подчинялось.

Он мало контактировал с людьми Эрроки, но он видел Шэйрана. Немного растерянного, но периодами вполне уверенного в своих то ли глупых, то ли абсолютно правильных действиях, способного действовать так, как ему самому хочется. Вопреки словам родителей.

И он верил в то, что встретит своего сына. Тоже рвущегося к победе. Тоже способного на какое-то сражение внутри себя. Но видел только полумёртвого, уставшего парня, из которого будто бы выкачали всю жизнь. Выкачала родная мать.

— Рэй… — махнул рукой Антонио. — Такой же, как и я.

Кальтэн не понимал, почему разговаривает с ним так. Куда делась капитанская бравада, куда делась верность королю? В чём он растворился, в жалости к своему ребёнку, которого до этого не видел целых двадцать лет? Фэз всегда был одинок. Он не понимал, как можно разговаривать с сыном. Он не видел живого примера; его отец пропадал на войнах, на войнах сгинул, но мать не была властной, мать не была примером. Но у него была королевская гвардия, а потом — Дарнаэл, всю жизнь задававший темп.

За Тьерроном надо было успевать. И Кальтэн как-то приноровился идти с ним в ногу, только на шаг поодаль, за спиной. Прямо, гордо, чеканя шаг, так, как говорил Дарнаэл, туда, куда говорил Дарнаэл. Второй после короля на битве, главный во дворцовой страже, уверенный в каждом своём шаге. А теперь, когда Дар оказался за стеной, а может уже и погиб, Кальтэн не знал, как ему быть. Не мог подобрать нужные слова. Живой пример растаял, а он никак не мог подобрать достаточно дружелюбный, шутливый тон, потому что память о Тьерроне оказалась не слишком яркой. Да и он же не признал как бы своего сына.

Но вот сын его признавал. И плевать, что Шэйран считался сиротой, а у Дарнаэла по документам, бесполезным и никому не нужным, не было детей. Потому что, так или иначе, они смотрели друг на друга, как родные люди. А Антонио — пусть даже сейчас они сидели плечом к плечу, — был так бесконечно далёк, словно между ними Тэзра проложила истинную пропасть.

— Я думаю, ради свободы, ради того, чтобы больше никого не загубили в этой стране, ты просто должен помочь, — наконец-то выдохнул Кальтэн с такой уверенностью во взгляде, будто б его сыну только полезности в жизни и не хватало. Но Антонио посмотрел на него до того дико, что Фэзу жутко хотелось отпрыгнуть от него — чтобы не заразиться сплошной слабостью. Но ведь это его ребёнок, в жизни которого он совсем не по своей вине не принимал участия, и теперь стоит сделать то, что в его силах.

— В этой стране никого не губят, — вздохнул наконец-то Антонио. — Когда Лээн погиб, я ещё думал, что это всё нечестно…

Он запнулся. Когда Лээн погиб, его мир на мгновение перевернулся. А после Антонио показалось, что во всём виновата его слабость — в том, что люди вокруг жертвуют собственными жизнями. Мужчины не должны брать на себя такую ответственность, раз уж у них не получается нормально колдовать или нормально управлять страной. Ведь стоит здраво оценивать собственные силы.

— Даже если б я мог, — продолжил он, не глядя на отца, — я б ни за что не позволил открыть эту границу. Потому что королева Лиара поступает как должно. Если она призвана уничтожить все зачатки слабости на чужом троне…