Антонио вздохнул. Прежде он так не думал. Да, не сражался яростно, как это делали другие, но всё же. Но теперь, когда в сердце зияла кровавая рана скорби то ли по Лээну, то ли по Лиррэ — и он не мог понять, о ком грустил больше, вопреки всему, — теперь, когда ему удалось продумать всё, он был готов поклясться: больше нельзя позволить никому поставить власть Королевы под сомнение. Она права. Она делает всё, чтобы спасти этот мир от несомненного краха, а окружающие её мужчины просто не могут заставить себя понять до конца высоту её мысли. Верно, ведь они не могут. Королева могущественна, она не просто так подчинила их себе. Она установила в Эрроке законы, которые приведут к процветанию, и если б Антонио не натворил огромное количество ошибок, если б следовал им неукоснительно, то, может быть, многого бы и не случилось. И это касалось не только его.
— К тому же, во имя богини Эрри, что такое ваша вера? — не удержался всё-таки парень. Он теперь выглядел удивительно упрямым и уверенным. — Ведь вы поклоняетесь даже не божеству, а какому-то очередному королю, кто ж так поступает?
Кальтэн промолчал. Это был не его сын — не его ребёнок. Настоящий Фэз — кто б его не воспитывал, — не позволил бы убить в себе всё от мужчины, что в нём только было. Но…
Поздно теперь считать проигранные битвы. Сколько б Кальтэн не придумывал, что его ребенок ещё появится откуда-то с небес, что сейчас всё исправится, а Антонио станет смелым и сильным — ничего от того не изменится. Он должен был принимать своё дитя таким, каким оно есть. Пусть его сыну уже двадцать с чем-то лет, пусть он едва-едва способен принимать самостоятельные решения и полностью подчиняется религии своего государства. Кальтэн даже собственной честью с готовностью пожертвовал бы ради того, чтобы быть рядом с сыном. Чтобы помочь ему.
— Я могу тебе помочь, — наконец-то проронил мужчина. — В конце концов, ты даже не представляешь, чему можно научить молодого волшебника.
Он всё ещё хорошо помнил, как зелень вилась под пальцами Шэйрана, как рвалась к небесам — и что случилось с теми, кто попытался зацепить королевского наследника, пусть даже и непризнанного. Если на это способен ребёнок Лиары и Дарнаэла, то чем хуже Антонио? Тэзра не слабее королевы, а Кальтэн…
А Кальтэн не выдавил бы из себя и одной искры, когда Дарнаэл при должном желании, пожалуй, мог бы сыпать ими направо и налево.
— Мне уже ничем не поможешь, — отозвался Антонио. — Всё, что было, уже растворилось. Прошло слишком много времени с той поры, когда я мог хоть что-то из себя выдавить.
Он подошёл поближе к молочной пелене и обернулся. Кальтэну показалось, что отчаянье, мелькнувшее во взгляде Антонио, было окончательным приговором — но не их отцовско-сыновьим отношениям, а самой его жизни, которая теперь только-только получила свой первый шанс на восстановление.
Карра протянул руку. Решительности в его движениях и в выражении его лица не было и вовсе, но он всё равно тянулся к этой молочной перегородке — чтобы только оказаться на свободе от собственного тела. Может быть, там ему будет легче. Никаких упрёков, никакой ненависти, ничего.
Кальтэн знал, что он в первую очередь должен думать о короле. Но ведь разве Дарнаэл выбирал между сыном и державой последнее? На самом деле, Фэз не знал. Ему просто показалось, что это единственное, что он может сделать для своего ребёнка.
И прежде чем Антонио окончательно растворился в молочной пелене, он рванулся туда за ним — без оглядки, бездумно и слишком бессмысленно.
Анри открыла глаза с огромным трудом. Казалось, холод сковал её с ног до головы и превратил в какую-то жуткую льдинку. Тем не менее, Кэор всё ещё был рядом, такой же равнодушный и такой же замёрзший, и Анри показалось, что ей стало как-то спокойнее от его присутствия.
Если уж он решился уничтожить Марту — пусть Сандриэтта сделала бы это с огромнейшим удовольствием, — то действительно заслуживает на доверие. К тому же, и это девушка повторяла про себя сотни раз, он верен королю, он единственный, кроме неё, кто не преследует другие интересы в этом путешествии. Он может заставить волшебника открыть путь.
Кэор шевельнулся и придвинулся к ней чуть ближе. Сандре хотелось понять, куда делись Кальтэн и маг, но она не могла обернуться, потому что, казалось, примёрзла к своему месту.
Молочный туман протянул свои щупальца и осторожно, будто бы прощупывая почву, мазнул по щеке. Анри была уверена, что она просто спит: странный дурман сковал её по рукам и ногам и, казалось, отчаянно пытался проникнуть в дыхательные пути, сжать лёгкие и превратить их в нечто использованное и испорченное.
Сандриэтта смогла лишь немного сдвинуть руку и с силой, которую лишь была способна добыть из собственных тонких пальцев, сжать ладонь Кэора. Тот лишь успел вновь шевельнуться, потянуться к ней, перед тем, как на них обрушилась странная, бесконечная вьюга.