Заклятые враги

Эльму хотелось рассмеяться. О нём будто забыли — стражник так быстро закрыл дверь в клетку Эрлы, так поспешил оттуда уйти — только о ключах почему-то все забыли. Дверь должна захлопнуться сама, но там ещё стоят стражники. Может быть, Рри ждёт того, насколько сильно задержится его новый союзник. Пытается узнать, предатель он или нет.

Он бросил короткий, холодный — будто бы рассчитанный на посторонних наблюдателей, — взгляд на Эрлу и отрицательно покачал головой.

Она сползла по стене, так и не успев до конца прошептать свой тихий, предсказуемый вопрос, на который он всё равно не знал ответ.

* * *

У Рри был один особый, коронный взгляд: издевательский, надменный и очень холодный, будто бы льдистый. Взгляд, который никогда не предвещал ничего хорошего; его мёртвые чёрные глаза словно мысленно обращали собеседника в пустоту, растворяли в невидимой для посторонних кислоте — топили в потоках боли и ненависти. Он умел передавать то, что чувствовал; то ли дар, то ли проклятье для человечества — испытывать эмоции другого.

Это не было схожим с телепатией. Сэя уже однажды испытала на себе его волшебство, и тогда, наивная, молоденькая девушка, едва не сломалась под давлением его презрения и предательства.

Она не отомстила. Она сохранила эту ледяную искру в своей душе и пронесла через оставшиеся годы.

Эта искра помогла ей лишиться любви ради магии. Оставить длинный шрам на его лице, словно позорное клеймо. Заставить его прятаться по всему миру за заслонками одежд и чужими масками, чтобы только не открыть собственную личность.

Но прошли годы. Его лицо так и не стёрлось из её памяти, и шрам на нём тоже остался. За долгие годы существования Вирра Кэрнисса многое изменилось, и только Рри остался таким же — преисполненным злобы и ненависти.

Он смотрел на неё всё теми же чёрными, пустыми глазами. Ему нравилось причинять другим боль, и он передавал её — по воздуху, молча, без единого слова, одну и ту же мысль.

Сэя стояла спиной к окну. Она не могла видеть ни костёр — доска к доске, там, снаружи, — ни беснующуюся толпу. Она знала, что там никого нет. Там есть только какой-то столб, к которому ещё не подтащили отсыревший хворост, а тут, напротив неё, Рри, пытающийся отдать собственную боль — больше, больше, больше. Он даже не думает о том, что к ней вернулось волшебство, стоило выйти из подвалов — что может сделать слабая, беззащитная женщина здесь, в комнатушке, в которую никто не заходил уже много-много лет, в самой высокой башне замка в Лэвье.

У него есть только один план. Он не может казнить королеву. У него на то нет полномочий. Никто не видел мёртвого Дарнаэла. Никто не провожал его в последний путь.

И пусть сейчас люди и верили Рри, хотя Сэя не понимала, почему, она знала: победа всё равно совсем не в его руках.

Стража ушла. Это ведь должно быть её добровольным выбором в их глазах, приступом стыда, кошмара, ужаса в глазах несчастной ведьмы, попавшейся на собственном преступлении. Она умрёт легко и быстро, от падения, и Рри только склонится над её трупом, коротко констатируя факт.

Она не станет мученицей. Он вышвырнет её из этого окна сам, разумеется, и никто не будет разбираться, требовать подробности; но это должно случиться добровольно. Если она отпустит то, чем является сама, то всё случится очень быстро.

Он открыл окно, будто бы предлагая ей пути к отходу. Вновь вперился своими чёрными глазами, пытаясь передать одну точную мысль.

Он не сожжёт Эрлу. Разумеется, нет. Сэя могла назвать ему все его планы, всё, что он когда-либо собирался сделать — и сделает в будущем. Ему нужны и Эррока, и Элвьента, ему нужна власть, которую потеряли много лет назад те, кто был за него.

История циклична. В жизни всё повторяется.

— Теперь я понимаю, — проронил он холодно и тихо, игнорируя громкие шаги стражи за дверью — они маршировали туда-сюда, чтобы не допустить никого лишнего. Это последний допрос перед её казнью, но трудно сжечь человека, когда льёт настолько сильный дождь. Сэя знала в этом толк; её матушка была весьма жестокой женщиной, — почему я не любил тебя никогда. Такую сумасшедшую, жалкую ведьму, которая не способна ни на что толковое.

Она улыбнулась.

Больно не было. Она не умела любить. Тэллавар старательно отобрал у неё способность чувствовать что-либо — так удачно, так успешно, и как же она была за это ему благодарна.

Повеяло холодным воздухом из окна. Но Сэя уже ничего не чувствовала; холод будет нужен ей потом. Пока что это только сырой, промозглый воздух — и дышать трудно, потому что влага набивается в лёгкие заместо кислорода, и ей хочется задохнуться, выкашлять всё то лишнее, всю ту черноту вместе с собственной кровью.

Шаги послышались совсем-совсем близко. Она стояла у окна, уцепившись ледяными пальцами в скользкий подоконник, и Рри ещё верил, что ему не понадобится запачкать пальцы кровью.

— Если ты думаешь, что меня это ранит, то ты промахнулся десятилетием, — улыбнулась она. Чувства, что лились из его тёмных глаз, уже её не задевали.

Он подступился ближе.