Заклятые враги

И Рэй понимал, что ничего чернее, ничего отвратительнее в этом мире нет, чем его маслянистая, чёрная магия, оставляющая яркие, отвратительные пятна на душах.

Выбора — нет.

* * *

Эрла никогда не была преисполнена такой уверенностью — и никогда ещё не сталкивалась с таким страшным, жутким просто непониманием. Она даже почти понимала брата — осознавала, почему он так вспыхивал от раздражения, когда мать так отчаянно пыталась поставить его на место.

Теперь, когда Эрла оказалась в его шкуре — не любимой доченькой, а тем, кого и слушать никто не желает, — она, впрочем, не могла преисполниться сочувствием.

Дуэль — вот где она должна быть. И пусть они не назначали дату, Рри примет её сразу же, как она явится по его душу, об этом Эрла прекрасно знала, но опасалась, что так и не сумеет вырваться из дворца.

Перед её глазами всё ещё вспыхивала тонкая тропинка. Место встречи он указал максимально точно — и только в её сознании.

Да, она отчасти виновата. Но она всё исправит.

— О чём думаешь, принцесса? — хмыкнул у неё за спиной Эльм — голос Эрла узнала практически сразу, да и тон тоже. Все остальные слишком сильно её осуждали, чтобы разговаривать приветливо и тепло. Брат и вовсе ненавидел, и девушка могла понять его в этом. Она едва ли не стала причиной смерти Моники, а ведьма значила для Рэя слишком многое.

Жаль, что она об этом не подумала до того, как вызвала проклятого Рри на дуэль. Не поняла, что они все повязаны одной судьбой — и пока не выиграют эти невидимые бои с самими собой, больше не смогут продвигаться дальше.

— О войне.

— О войне с Эррокой?

Он подошёл слишком близко — даже обнял её за плечи, и Эрла содрогнулась, вспоминая о том, как пылала ненавистью к Эльму несколько дней назад.

А сейчас, может быть, всё переменилось слишком резко? Не могла Сэя — будь она хоть тысячу раз богиня Эрри! — так сильно поменять её.

— Нет, — покачала головой девушка. — Война с Эррокой… Если папа жив — а папа жив, он просто не мог умереть, тем более, от маминой руки, что за глупости!.. Нет там никакой войны. Войска просто увидят своего короля и остановятся. А он не настолько глуп, чтобы этим не воспользоваться.

— Твой отец совершил только одну огромную глупость в своей жизни, — хмыкнул Эльм.

— Влюбился в мою мать?

— Именно.

— Все так говорят. И родные ему, я думаю, тоже бы твердили об этом, если б бабушка не была увлечена тем, что пыталась его убить, а дедушка — пребыванием на смертном одре. Папа познакомился с мамой тогда, когда они оба ещё совершенно не думали о власти, о троне, о том, что будет там, впереди…

— Твоя мать, мне кажется, всегда думала об этом, — покачал головой Марсан. Он обнял её покрепче — развернул к себе, и Эрла теперь смотрела в холодные, наверное, злые светлые глаза.

Ей хотелось, чтобы в Эльме было чуть больше тепла. Наверное, как каждой эрроканке — чтобы можно было вернуться домой и почувствовать тепло хотя бы от своего мужа, осознать, что он любит её и без этого дикого налёта силы.

Но Марсану была нужна не боевая женщина, которая вечно будет тащить воинства вперёд. Нет, Дарнаэл в юбке — это совершенно не тот вариант, с которым он хотел бы мириться.

Ему нужна мягкая, добрая девушка, что навсегда позабудет о том, как пылает ненавистью к миру и к мужчинам. Это она будет встречать его с войны, целовать, потом вновь возвращаться к хозяйству и к детям.

— Какая жена кажется тебе идеальной? — вдруг спросила девушка.

— Жена? Странный вопрос, учитывая наше положение в этом дворце и то, что твой брат за эту Монику готов развалить весь мир.

— Ответь мне, — Эрла положила ладони ему на плечи, всматриваясь в глаза.

Она уже успела переодеться — и была готова уходить, но почему-то именно этот ответ продолжал приковывать её к одному месту.

Может быть, как только правильные слова слетят с его губ, она наконец-то всё отпустит, отправится туда и уничтожит проклятого Рри.

— Не воинственная, как эта ваша богиня, уж точно, — хмыкнул Эльм. — Домашняя, добрая девушка. Дети, уют… Занималась бы себе какой-то наукой — да чем угодно, но только не войной.

— Война — это мужское дело, да?

— Война — это дух твоего отца. А я устал от него уже за несколько лет, даже мстить больше не хочется, — он на секунду закрыл глаза. — Может быть, я и не буду уезжать на войны. И мне не хотелось бы, чтобы и она куда-то уезжала.

Эрла шумно выдохнула воздух. Она бы подошла, не будь она воительницей — с удовольствием проводила бы время дома, родила бы троих… четверых детей — и подарила б им столько любви, сколько смогла. И мужу — идеальная элвьентская женщина.

А ещё, пожалуй, села бы за какой-то исторический монументальный труд. Или стала бы изучать что-то такое, что совершенно не связано с чарами. Нашла бы чем заняться.

Она бы читала книги по вечерам ему вслух, а после перебирала бы его длинные светлые волосы. Напевала бы детям колыбельные.

А брат пусть воюет, колдует, делает всё, что пожелает.

Но ведь ей уже сказали, что она Воительница. Ясно дали понять, что спокойной жизни не будет — она сама приняла этот дар свыше, это извечное проклятье, которое ненавидела больше всего на свете.