Заклинатель драконов

Муж крепко прижимал меня к себе. Расстроенно посмотрела на его намокающую рубашку. Ричард, правда, этого не замечал. Лишь поплотнее закутал меня в полотенце.

— Что произошло, Марита? — настойчиво повторил он вопрос.

— Ничего, — улыбнулась ободряюще. — Все хорошо. Я в порядке.

— Все хорошо, — эхом подхватил муж. — Ты, наверное, так и не успела вымыться, да?

— Да, — кивнула поспешно. — Я поскользнулась. Просто поскользнулась. Вылезла за полотенцем и поскользнулась.

— Угу, — услышала тихое. — Только зачем тебе полотенце, если ты не домылась?

— Я… я… я не знаю, — прошептала растерянно.

— Ладно. Мы сейчас встанем и вернем тебя в ванну. Хорошо?

— Хорошо.

Я приподнялась, села. Ричард поднялся на ноги и, нагнувшись, помог мне подняться. Осторожно забрал полотенце, повесил его на крючок. Довел меня под руку до ванны, проследил, чтобы я без проблем забралась в теплую воду.

Мне почему-то казалось, что сейчас он позовет Эрту — обещал ведь, но он остался. Рядом со мной. Уселся возле ванны на небольшой, уже давно промокший коврик.

Я согнула ноги в коленях и принялась задумчиво выводить круги на воде. Между нами возникло странное молчание, медленно обрастающее напряженным непониманием. Ричард хотел, чтобы я заговорила, а я не хотела говорить. Не хотела его расстраивать.

И мы молчали, будто познакомились только вчера и, оказавшись в одной ванной комнате, испытывали жуткую неловкость.

— Герда уже на шестом месяце, — неожиданно сказал герцог, сменив позу на более расслабленную: прислонился спиной к бортику, одну ногу вытянул, другую согнул и уперся локтем в колено. — После родов сестра хочет на время уехать из столицы. Говорит, ребенку нужен свежий воздух.

— Хорошо, — кивнула я.

— Нам придется подготовить несколько комнат к их приезду.

— Да, — согласилась, а затем задумчиво добавила: — Нужно ведь устроить детскую.

— Думаю, стоит сделать кроватку на заказ.

— Чтобы не возникло никаких неурядиц, — поддержала я. — И игрушки. В детской должно быть много игрушек.

— Если будет девочка, то никаких фарфоровых кукол.

— Разобьются, она поранится, дети вечно все ломают.

— К тому же она маленькая, вряд ли ей интересны куклы.

— Нужно весь пол застелить мягким ковром, — внесла я предложение. — Если ребенок упадет, то на мягкое.

— Сделаем камин, чтобы было тепло. В последнее время ночи холодные. Только надо подумать, как лучше вывести дымовую трубу.

— Придется убрать все острые предметы, — пробормотала я.

— Да, снимем со стен картины, мало ли что. И тумбочки тоже уберем, там же острые углы.

— На окнах нужно сделать решетки, дети ведь такие неугомонные. На секунду отвернемся, и все, ребенок выпадет. Страшно даже представить.

— Лучше разместить детскую на первом этаже. — Ричард, похоже, все продумал.

Оценив в уме составленный план, мы озадаченно переглянулись.

— Если мы ей расскажем об этом, твоя сестра к нам не приедет, — пробормотала я.

Муж усмехнулся и покачал головой.

— Мы придумали для ребенка какую-то тюрьму, — согласился он.

— Я ничего не знаю о детях, — откровенно поделилась с ним.

— Я тоже.

Вдруг стало тихо-тихо, будто мы оба оказались в совершенно пустой комнате.

— Ты вовсе не обязан сидеть рядом со мной, — пробормотала негромко.

— Знаю.

— Я в порядке.

— Нет, — покачал он головой, — ты не в порядке, Марита. И не пытайся убедить меня в обратном, я не слепой.

— Ты не должен забивать себе голову всякими пустяками, — нарочито безмятежно пожала плечами, безотрывно глядя на воду.

Ричард перестал изображать из себя путника, случайно оказавшегося в этом месте и пристроившегося передохнуть с дороги.

Он резко сел на корточки и облокотился на бортик.

— Мы поклялись друг другу «и в горе, и в радости»! — зло сказал мужчина.

— Нет, не клялись.

— Ладно. Хуже моих клятв трудно что-то придумать, но нормальные люди клянутся друг другу быть вместе и в горе, и в радости.

Я стиснула зубы, отвернулась от мужа, уставилась в потолок. Сморгнула слезы, затем повернулась и выдавила:

— Я не хочу быть в горе. Я устала быть в горе. Я больше не могу переживать, не могу больше плакать. От меня… от меня уже ничего не осталось, я так больше не могу! Я хочу только «в радости». Только «в радости», Ричард.

Он грустно усмехнулся, почему-то посмотрел на меня не с привычным негодованием, а с нежностью.

— Не может быть радости без горя. Так не бывает, — сказал тихо. Вытянул руку и погладил по мокрым волосам.

Я стиснула зубы еще сильнее, но потаенная боль вырвалась наружу. Даже страшно представить, какую жуткую гримасу увидел мой муж.

— Я боюсь, — выдавила, не сумев сдержать рвущиеся наружу рыдания.

— Хорошо, — кивнул Ричард, придвигаясь ближе и обнимая меня за шею. Моя голова прижалась к его груди. Он промок из-за меня. — Поплачь, станет легче.

— Нет, нет, не могу.

Оказалось, еще как могу.

Так мы и сидели. Он меня обнимал, а я рыдала у него на груди, смешивая всхлипы с невнятными фразами, отчаянно рвущимися наружу:

— Я боюсь неба, Ричард. Я боюсь летать. Я туда больше не хочу.

— Тише-тише, — успокаивающе гладил он по голове. Знал прекрасно, что никакие слова тут не помогут, поэтому просто был рядом.