Заклинатель драконов

— Я не хочу, чтобы герцогиня Бёме легла в могилу, — пожал плечами Ричард, и, наверное, только человек, очень хорошо его знающий, мог заметить за этим равнодушием искреннее отчаяние. — Ты хотела знать правду? Я честно ее сказал, без прикрас, без твоего любимого налета сказочности. Не знаю, чего ты ждешь от брака. Лично я не жду ничего. Я просто не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Руки, которыми я в очередной раз принялась тереть щеки, желая избавиться от противных слез, замерли. Сердце пропустило удар. Я смотрела на Ричарда, ждала, когда он рассмеется, ткнет в меня пальцем и воскликнет: «Что, поверила, дура?!» А он взял и сказал:

— Не плачь, пожалуйста.

И осторожно шагнул ко мне.

— Что нам делать? — спросила хрипло, вновь непроизвольно всхлипнув. — Я не знаю, что делать. Не знаю.

Он молчал. Молчал так, словно не мог подобрать достойного ответа. И вместе с тем подходил ко мне все ближе, пока не остановился совсем рядом.

— Может быть… просто жить? — Это должен был быть план действий, а прозвучало как предложение.

— Нет, не просто. Совсем не просто, — покачала я головой, прикусив нижнюю губу и отведя взгляд. — Как вообще можно просто жить? Я не хочу жить с человеком, которому не нужна.

Ну вот. Сказала.

— Ты ничего не поняла, да? — Он взял меня за подбородок и заставил повернуть голову. Непроизвольно посмотрела ему в глаза. — Я не знал тебя. Теперь знаю. И я хочу, чтобы ты была моей женой.

У него действительно все было просто.

Три фразы, вывернувшие душу наизнанку.

А затем холодные руки, аккуратно отлепившие мои накладные усы. Я не успела сообразить, что происходит, как вдруг почувствовала, что муж меня целует. Нежно, так, словно он очень хотел показать всю искренность своих слов.

Его пальцы коснулись моей щеки, трепетным движением провели по уже высохшим дорожкам слез, будто бы пытаясь сказать: «Я действительно хочу, чтобы ты жила. Только живи. Я устал терять».

— Ричард, пожалей меня, — прошептала в отчаянии. — Прошу тебя, пожалей. Ты даже не представляешь, как это больно: когда тебя целует тот, чье сердце уже занято.

— О чем ты говоришь? — не понял он, пристально глядя мне в лицо.

Я смахнула вновь выступившие слезы.

— Если ты хочешь заткнуть брешь, которую оставила после себя Джули Бёме, то не надо затыкать ее мной. Пожалуйста. Это слишком жестоко. Я бы и хотела жить, но я не могу, потому что ты меня этим убиваешь, понимаешь?

Он выпрямился так резко, словно я стала раскаленной сковородой. Его взгляд устремился поверх моей головы, губы сжались в одну полоску. Тени на лице сделались еще глубже, будто выжигали в мужчине последние остатки человечности.

С его губ рвался вопрос: «Ты знаешь?» Но Ричард не спрашивал. Все было очевидно.

Я грустно улыбнулась, понимая, что ответа не будет. Он не скажет. Это была та часть души, которой не делятся с другими. Она только его. Он ее никому не отдаст.

Обхватив себя руками, сделала шаг назад. Боль была еще хуже, чем та, от которой я металась в бреду. Никогда бы не подумала, что сломанные кости — лучше, чем сломанная душа.

— Нет, не уходи. — Ричард будто опомнился, сделал шаг и схватил меня за плечи.

Он, наверное, и сам не понимал, что делает. Просто искал якорь, чтобы не утонуть в пучине боли, которую я сама в нем разбудила.

Муж прижался лбом к моему лбу и прошептал:

— Джули Бёме не существует. Эта могила пуста.

— Но… — непонимающе начала я, а он вдруг выдохнул с тихим отчаянием, словно вскрыл надрыв:

— Это моя нерожденная дочь.

И это тоже стало уроком на всю жизнь: никогда не лезть в душу к человеку, если он этого не хочет.

Такую правду Ричард должен был рассказать сам. Он должен был выбрать момент, вдохнуть поглубже и открыться мне, но только при условии, если решит, что я этого заслуживаю. Он должен был убедиться, что мне можно доверять.

Мы не пара.

Не семья.

А я с какого-то перепуга возомнила себя той, кто имеет право знать такие тайны.

Эти слова должны были вырваться при мягком свете луны, когда в камине тлели угли, погружая комнату в усыпляющее тепло, мы с мужем прижимались бы друг к другу, и тогда, возможно, он отважился бы рассказать.

Я не понаслышке знаю, как тяжело говорить о прошлом. Вспоминать тех, кто умер.

Я почти не говорю об отце.

Из-за меня Ричарду пришлось сказать про дочь. Даже неродившуюся дочь. Возможно, она погибла в утробе. Произойди этот разговор при иных обстоятельствах, первым делом я узнала бы, что стало с матерью. Но я не посмела. Одно то, что Ричард почтил память своего ребенка могилой, уже говорило мне о многом.

А большего я не имела права знать.

— Прости, — прошептала, обхватив мужа за талию. Виском прижалась к его щеке, потерлась о нее, словно кошка, а затем положила голову на его плечо. — Прости. Прости.

Мы поссорились. Мы не пришли к компромиссу. Но стоять вот так вот, крепко удерживая друг друга, тесно прижимаясь и неосознанно пытаясь забрать чужую боль, было прекрасно.

Я повернула голову и посмотрела на темные волосы мужа, забранные в хвост. Улыбнувшись про себя, одной рукой оттянула высокий ворот его куртки и ласково поцеловала в шею. Ричард напрягся.