Заклинатель змей. Башня молчания

«Сколько же лет Ферузэ?

Она... на тринадцать старше меня. Сорок пять плюс тринадцать... Ого! Старуха. Ну, все равно. Если найду, приведу к себе. Невмоготу стало жить одному».

Служитель у входа коротко свистнул. Шум в подвале сразу улегся. Разом исчезли чаши с вином, появились чаши с шербетом. Один из музыкантов затренькал на дутаре.

В подвал, как полный бурдюк в колодец, опустил свое брюхо, тяжело переваливаясь, носатый, усатый мухтасиб - блюститель нравов. Сопровождавшие его четверо с палками остались наверху.

- Ассалам ваалейкум! - просипел мухтасиб.

- Ваалейкум ассалам! - дружно ответили бражники, стараясь напустить на себя самый невинно-трезвый вид.

Блюститель нравов подозрительно обвел глазами их опухшие лица, обратил грозный взор на хозяина харчевни, склонившегося в угодливом поклоне.

- Пожалуйте, ваше степенство! Пожалуйте. – Хозяин харчевни, кланяясь на ходу, почтительно проводил его под руку на кухню. Все замерли. Там что-то звякнуло.

Мухтасиб с важным видом вынес брюхо из кухни и, ни на кого не глядя, понес его к выходу. Хозяин все так же поддерживал его под руку.

- Вымогатель, - сплюнул хозяин харчевни, проводив блюстителя нравов. - Он меня разорит! Пять динаров содрал. И так почти каждый день. Тьфу! Продолжайте, друзья. Он больше сюда не придет.

И сразу будто ладони отняли от ушей, - в них снова хлынул звон чаш, веселый смех, разговор.

- Ты дерешь с нас, он дерет с тебя. С него тоже кто-то дерет. Только нам, несчастным, не с кого драть, - что заработаем своими руками, на то и пьем...

- Всю жизнь терзая мою душу, не забывали заметить, что это - мне же на пользу; как будто я сам не знаю, что мне на пользу, а что - во вред. Я-то себя знаю лучше других. Им не влезть в мою шкуру.

- Человеческая жизнь ничего не стала стоить. Никто уже ни в чем не уверен: ни в себе, ни в жене, ни в друге, ни в завтрашнем дне.

- Девчонка, мудрая, как старуха, - это ужасно! Но еще ужаснее старуха, глупая, как девчонка...

В другом углу:

- Нынче курица кудахчет громче прежних, но яиц не несет. А снесет одно убогое яйцо - где-то бросит его и забудет, где.

- Один известный человек случайно ушиб ногу и прошел по улице хромая. Другой увидел его в этот единственный, первый и последний, раз. Тот уже на следующий день перестал хромать. Но для этого он на всю жизнь остался калекой: «Он хромой! Я видел собственными глазами...»

«...А может, поехать в Ходжент, разыскать Рейхан? Ведь у меня есть на нее какие-то права... Но если она вышла замуж, - я ей сам разрешил, - и наплодила детей, вот уж к месту будет мое неожиданное появление! Н уж, лучше старое не ворошить».

Дым, чад, звон чаш.

Поспели суп, и плов, и шашлык, и служители забегали с подносами между помостами. Но Омар не мог есть вне дома. И дома - лишь то, что приготовил на свой вкус, своими руками.

Здесь он пробавляется редькой.

К нему подсел носатый старик в ермолке и пейсах

- Я знаю тебя. Когда-то ты помог нашему человеку.

- Кому же это?

- Помнишь Давида, сына Мизрохова?

- А! Как не помнить. Куда он тогда пропал?

- Он... не мог. Но мы - знаем. Ты обижен своими единоверцами. Видные люди зовут тебя в нашу общину.

- Я уже давно еврей, - вздохнул Омар. - Даже больше, чем вы все в своей общине. Так что можешь меня называть Амер Хаим.

- Это как же? - поразился старик в пейсах.

- Вы не зажигаете огней, не готовите пищу только в субботу. Так? У меня - каждый день суббота, всю неделю.

Старик в пейсах слез, возмущенно плюясь.

- Если пьет такой человек, как Омар Хайям, почему не пить нам, мелкоте?

- Знаешь легенду о Зевсе, который под видом быка похитил финикийскую царевну Европу? Так вот, что дозволено богу, не положено быку...

- Не заносись, не обижай никого! Бог не бог, но есть на земле некий закон возмездия. Закон жизни. Она такова, что никого не обходит как своей милостью, так и немилостью. Каждый живущий, рано или поздно, хочет не хочет, подвергается ее жестокому удару. Так что те, кого еще не постигла беда, обязаны помнить, что непременно постигнет, и не должны злорадствовать по поводу тех, кого она уже постигла.

Говорит же Омар Хайям:

Не одерживал смертный над небом побед, -

Всех подряд пожирает земля-людоед.

Ты пока еще цел - и бахвалишься этим?

Погоди: попадешь муравьям на обед!

Ханы, султаны? Они думают, власть - это только слава и честь. Не понимают, что власть прежде всего - забота, долг и ответственность. Дорвутся и давай на голове ходить...

- Всем бы этим султанам да ханам - да под зад бы коленом, и власть вручить ученым да поэтам. Самые добрые, честные люди на свете. Простой народ поладил бы с ними, они - с простым народом. Свободный труд и свободный разум могли бы создать рай уже тут, на земле. Но законники вклинились между ними и не пускают друг к другу.

- Боятся, чтобы те не объединились. Ведь тогда их песенка спета.

- Поэты выше царей. Ибо царь властен над телом и имуществом человека, а поэт - над его душой.