Заключенный №1. Несломленный Ходорковский

Для близнецов будет шоком, когда папа вернется. Этот момент они будут переживать намного сильнее, чем момент его исчезновения.

– А ничего не надо было объяснять. У них обиды нет на него. Для них это нормальное явление – отсутствие папы. Если бы у них было, с чем сравнивать, а так они не успели даже сравнить, есть папа, нет папы. Поэтому и обиды не может быть. Это ненормальное явление, ставшее нормальным, – что его нет, – Инна сама выделяет это предложение. – Для них это уже норма. Я тоже, например, без отца росла. Его просто вообще не было. Не могу сказать, что я ущербна, что я страдала. Я не знала, с чем сравнивать. Да, были друзья, у которых полная семья. Когда приходила к ним в гости, ощущение было – словно книжку открываешь и читаешь: оказывается, и так бывает… Я с этим выросла. И близнецы с этим выросли. Из всех Мишиных детей только у Паши и Насти был отец, который вдруг исчез. И они поняли потерю. Им есть, с чем сравнивать. А вот для близнецов будет шоком, когда папа вернется. Этот момент они будут переживать намного сильнее, чем момент его исчезновения. Когда он исчез, они дома на каждом шагу слышали одни лишь встревоженные разговоры взрослых. У них ассоциации с папой с раннего возраста были такие: «папа – проблема», «папа – тюрьма». И «папа – проблема» для них пока норма. Но они не страдают, как страдаю я, как страдают Паша, Настя, как страдает его мама, папа, моя мама… Они уже с этим выросли. Если бы это сейчас произошло в их 12 лет, то тогда бы были шок, волнения, переживания, может быть, обиды… У них один-единственный вопрос за эти 7–8 лет: когда он придет? Все. Почему это произошло – только старший, Глеб, интересуется. Но у него нет ненависти по отношению к тем, кто это сделал. У него просто есть голый факт, не обросший его эмоциями. Возможно, когда у обоих начнется переходный период – а он вот-вот наступит – у них возникнет жесткость, злоба, ненависть… Не знаю. А может, все спокойно пройдет. Может, кто-то из них будет просто дело папы продолжать.

По прошествии нескольких лет тюрьмы он понимал, что как бы детям тяжело ни было, им наверняка не стыдно за него.

Что же касается Ходорковского, то по прошествии нескольких лет тюрьмы он, повторимся, понимал, что уж теперь-то как бы детям тяжело ни было, им наверняка не стыдно за него. Он знал, что у Насти в школе нормальные педагоги, окружившие ее еще большей заботой после случившегося, что у малышей тоже в этом плане нормальные воспитатели в детском саду. И дай бог, никаких оскорблений и насмешек в свой адрес они не услышат, вырастут с нормальной детской психикой в отличие от тех их сверстников 30-40-х годов прошлого столетия, которым повезло куда меньше – отцов их расстреливали, а они, эти дети, отправлявшиеся пачками в детские дома, получали клички «детей врагов народа»…

Настя училась в обычной специализированной школе. Ни насмешек, ни обзываний – ничего. Всегда – поддержка со стороны педагогов и одноклассников. Все вместе порой даже садились в классе и вместо урока читали статьи о ее отце.

– Настина школа даже держала оборону, – вспоминая, с азартом говорит Инна. – Педагогический состав не пустил сотрудников прокуратуры, помните?..

Я киваю. Известный приход сотрудников центрального аппарата ФСБ в Настину школу был, напомню, одним из многочисленных сигналов Ходорковскому: «уезжай»…

У близнецов тоже в школе все было нормально. Только один раз пожаловались маме, что на переменах на них ходят смотреть ученики других классов: «Вот эти Ходорковские, смотрите». «Как в обезьянник ходят смотреть», – сетовали близнецы. «Ребят, ну не обращайте внимание. Людям интересно. Пусть смотрят, если так хочется», – говорила мама. И тема была закрыта.

Впрочем, об одном случае все же стоит рассказать.

……………..

– Мам, а чего мы не в школе-то? – спрашивали Инну близнецы в первых числах сентября 2009 года.

– Знаете… – Инна натянула улыбку на лицо и пыталась говорить как можно спокойней. – Знаете, ребят, такое количество школ, что… что я просто не могу выбрать. Подождите еще чуть-чуть, хорошо?

Инна лгала, не лукавила, не недоговаривала, а именно лгала. Потому что не знала, как сказать 10-летним Илье и Глебу, что в школу, где обещали их взять, не берут. Из-за фамилии.

И теперь, когда близнецы, так ничего и не поняв, ушли в свою комнату, она повернулась к окну и снова судорожно начала думать – что делать…