Заключительный период

Мало-помалу мои мысли обращаются в сторону размышлений более высоких, чем любовники Люды Филимоновой или даже отсутствие оных.

Я снова думаю о писателе N.

Нравственность есть правда, — писал N., допустим.

Тогда уместно спросить (но кого — писателя N., который умер, или себя?.. Но я не знаю ответа), — а что есть правда?

Отсутствие лжи? Или еще что-то?

И что есть ложь? Только ли искажение действительности? Но какое? Сознательное? Случайное? Или злонамеренное? Или с заранее продуманным умыслом? А может быть, вынужденное? А что, если вызванное самыми лучшими побуждениями?

У писателя N. обо всем этом нет ни слова. Никаких определений явлению, которое он назвал правдой, писатель N. не давал.

К сожалению, логика не была самой сильной стороной N., это приходится признать не без огорчения.

Рассуждения писателя N…

«Лучше всех правда ведома гению или дураку, — так считал N. — Остальные могут знать правду ничуть не меньше (считал N.), но у них хватает ума промолчать».

Писатель N., как видим, был определенно не дурак.

Про себя мне хотелось бы думать так же. И я склонен был согласиться с писателем N., но с одним замечанием, с одной оговоркой.

С одной, но существенной.

Если бы я знал правду, у меня тоже хватило бы ума промолчать. Все дело было лишь в том — и в этом-то и заключается оговорка, что я этой правды не знал. Как, впрочем, не знал ее сам писатель N.

Который при всем этом не был дураком.

Значит ли все это, что ни я, ни N. не имели представления о нравственности? Думаю, что нет, не значит.

«Я знаю лишь то, что ничего не знаю», — признавался Сократ на старости лет. Похоже, что он был умнее и меня, и даже писателя N. А ведь его приговорили к смерти именно по обвинению в безнравственности.

Дойдя в своих рассуждениях до этого места, я остановился. Я не знал, куда идти дальше.

Почему я вообще думал обо всем этом? Не знаю.

Может быть, мне показалось обидным, что, не зная правды, я по милости N. оказался лишенным и нравственности? А если и так?

В этом-то и было все дело. Мы столько лет жили без правды, что с ней произошло то же, что и с религией, без которой, как оказалось, вполне можно жить, и даже неплохо. А вот нравственность — это совсем другое. Что-то совсем, совсем другое. Хотя и не очень понятно, что.

Но отказываться от нее так просто, в угоду писателю N., мне не хотелось.