Заключительный период

Еще и еще. Операторы не щадили себя, они тоже были профессионалами, они были профессиональными гладиаторами службы информации, они тоже знали свое дело — и потому растаскивали по долям секунды малейшие движения молодого защитника греческой команды, который был невидим большинству телезрителей, но который не ушел от всевидящего телеглаза, и только боковой судья Минос указал на тот оставшийся незамеченным факт что в самый последний я повторяю самый последний момент в момент броска по воротам защитник придержал вратаря троянской команды посмотрите снова этот не побоюсь сказать самый драматический… и диктор, не боясь этого слова, повторял его опять и опять; обыгрывая ситуацию и так и этак, ибо таковы были его представления о драме, а может быть, и о трагедии; вовсе не исключено, что данный эпизод представал перед его взором именно в трагическом обличье: может быть, в лице молодого защитника греков увидел он скорбный лик Агамемнона в момент, когда блеснул над ним нож, занесенный Эгисфом, и диктор не в силах был забыть об этом, расстаться вот так; за здорово живешь, с правдой факта, с правдой жизни, не смог, а может быть, и не имел права утаить это вызывающее катарсис происшествие от миллионов людей, чьими глазами и устами он в ту минуту был, и он описывал и комментировал с твердым убеждением, что в эти минуты и эти секунды на всей земле в целом и на любом из ее континентов в отдельности не происходит и не может происходить ничего более важного, — вот почему он говорил, не закрывая рта, едва поспевая за изображением и за полетом собственного вдохновения: посмотрите посмотрите как это было на самом деле, и, внимая его страстному призыву, миллионы и десятки миллионов людей смотрели, как это было, в то самое время как типографские машины бесстрастно набирали на бесчисленных газетных полосах экстренное сообщение: во время волнений в Иране за вчерашний день было расстреляно сто двадцать семь военнослужащих, отказавшихся стрелять в мирное население, требовавшее возвращения в Иран аятоллы Хомейни…

Восемь лет спустя Чижов сидел в рубке сухогруза, который должен был доставить три тысячи кубометров древесины в Иран, в котором уже давно не было шаха. В который давно уже возвратился аятолла Хомейни, который вот уже шесть лет воевал с соседним Ираком. Который…

Шах Ирана Мухаммед Реза Пехлеви, покинувший изгнавшую его страну на личном самолете, уже давно умер от рака крови. Он умер в какой-то американской клинике в позапрошлом году.

Трясогузка (та же самая?) как ни в чем не бывало продолжала ходить по штабелям. Судя по всему, она всерьез собралась посетить Иран. В отличие от Чижова, она вполне могла себе это позволить. Виза ей не требовалась.

Но Чижов не был оскорблен этим. Разве что самую малость. В Иран он и не собирался. Что он там, скажите на милость, не видел? Но птичка, вполне возможно, что-то там забыла. Скажем, из прошлого рейса, потому что «Ладога-14», славный сухогруз Северо-западного речного пароходства, бывал уже в этой стране не однажды. Ничего хорошего команда там не обнаружила.

С Финляндией не сравнить — таково было общее мнение трудового коллектива.