Заключительный период

Так оно, впрочем, и было. Разве не заточил их Чижов в эти стеклянные, забранные решеткой, клетки? Разве не пребывали они в преступной праздности, эти сгустки любви и ненависти, разве не проводили в бездействии долгие дни и ночи? Ибо страж их, Чижов, был здесь, как Шейлок. Он был скряга, скопидом духа, он был дракон, охраняющий чужие сокровища, вместо того чтобы увеличивать их число, разыскивать их и выпускать на волю, а может быть, и создавать самому. Но разве он был виноват? Разве именно этого он не хотел больше всего на свете? Но как это сделать?

Думая обо всем этом, он всегда вспоминал один из рассказов Хемингуэя, который назывался чисто по-хемингуэевски. «Дайте рецепт, доктор», — вот как назывался этот рассказ, кстати, один из лучших, и, думая о том, что он хотел бы сделать, Чижов часто повторял эти слова. Вот что ему нужно было сейчас, сейчас и всегда, но сейчас, в эту минуту, более чем когда бы то ни было, — доктор, который дал бы ему рецепт. Но доктора не было, и не было рецепта, — впрочем, и самого Хемингуэя тоже не было уже давно. Выходит, и этот неутомимый возмутитель спокойствия не сумел построить собственную жизнь так, чтобы в нужный момент возле него оказался доктор и дал бы ему рецепт. Похоже, что так.

А вывод? Он таков: рецептов не существует. Или: каждый сам себе доктор. Каждый сам себе всё — и штурман, и капитан, и команда и даже корабль. И картограф, и мастер парусных дел. И если ты хочешь плыть — плыви. Смелее. Ставь паруса — и в путь. «Надо всегда отплывать, а море есть там, где есть отвага». Это сказал Чапек. Он умер, когда немцы вошли в Прагу. Отплыл в бессмертие.

Ну а Чижов? Бедный Чижов. Бедный, бедный. Стоя на берегу, он тоже мечтает о море. Он тоже хочет отплыть, почему ж он стоит и томится? У него не хватает отваги? А может, у него нет компаса и он не знает куда плыть, боится потерять курс и посадить свое судно на камни? Он смотрит в небо, ведь можно править и по звездам, он ищет проблеск — звезды, маяка. Он жаждет света.

Он жаждет любого знака.