Заключительный период

И вот, кто бы мог подумать, не прошло двадцати пяти лет, как его мечта исполнилась или, по крайней мере, приблизилась к исполнению вплотную, о чем некий романтический школьник из Двадцать первой средней вечерней школы рабочей молодежи (Пионерская улица, дом шесть), днем работавший учеником слесаря на трикотажно-чулочной фабрике «Красное знамя», не мог всерьез и подумать, и что не мог увидеть даже в самых своих тайных и сокровенных снах: чужой, абсолютно импортный город, непонятная, но волнующая речь окружающих и длинная машина с шофером, а рядом — не с шофером, разумеется, а с ним, Чижовым, — прекрасная девушка с длинными волосами…

Сердце его билось толчками.

И тут машина остановилась. Она и остановилась как раз там, где ей было положено останавливаться и где она не раз уже останавливалась в тех давних и сладких чижовских снах — у залитого огнями отеля, над которым прямо в небе висела сверкающая надпись «Континенталь». Это была плоская тридцатиэтажная пластина, возведенная миролюбивой Швецией, как выяснилось чуть позже; некогда воинственные подданные Карла Двенадцатого, так оконфузившегося под небольшим украинским городком, поняли со временем, что мир можно завоевать и строительством гостиниц, — здесь, по крайней мере, Полтава им не грозила, тем более что гостиница была воистину прекрасна. Ее холл был необъятен, все сверкало и блестело, но не дешевым пластмассовым блеском, а темным деревом, бронзой и зеркалами, швейцар у входа был величественнее бронзового монумента и более всего походил на генерала, только что одержавшего решающую победу; если добавить, что ко всему этому он был еще и вежлив, и даже более того — радушен, вполне можно представить себе смущение Чижова, уже давно притерпевшегося к непоколебимому хамству домашних привратников и столпов гостиничной нравственности.

Расторопный рассыльный, усилием воли скрывший удивление, схватил жалкий чемодан Чижова и унес куда-то изделие из брезента, окрашенного в уже облинявшие шотландские цвета. Чижов принял надменный вид, никто не смог бы обвинить его в обладании этим жалким чемоданчиком, вполне можно было подумать, что этот человек ожидает, пока выгрузят его кожаные кофры. Формальности не заняли и трех минут: номера им были заказаны и забронированы, им просто-напросто выдали ключи от номеров и гостевые карточки; разумеется, номера относились к классу «люкс». На скоростном лифте они взлетели к небесам, и еще выше, через перекрытия и далее к звездам, в отдаленные галактики взлетело сердце Чижова, рядом с которым, подобно прекрасному сновидению, стояла переводчица. Руководитель делегации, у которого, разумеется, тоже, была своя переводчица, но, конечно, далеко на такая красивая, как переводчица Чижова, то и дело бросал на последнего взгляды, в которых сквозила тревога, и Чижову показалось, что Тогрул боится за него, боится, что Чижов может потеряться. Сам Чижов не имел ничего против того, чтобы потеряться. У него кружилась голова. Она кружилась у него от заморской жизни, все было точно так, как уже было в его снах, и теперь, когда они таким превосходным образом сбывались, он все больше и больше узнавал их. В тех снах этот мир казался ему прекрасным — таким он и был в эту минуту. Прекрасным был мир, прекрасным был прием, который им оказали, и уже сверх всякой меры прекрасным оказался номер, в который Чижова и длинноногую переводчицу провела кокетливая горничная в фирменном передничке. Номер был не просто прекрасен, он был роскошен, он был огромен, в нем можно было разъезжать на слоне, а при некотором напряжении и на двух, и Чижов, подавленный и восхищенный в одно и то же время, уже не удивился бы, узнав, что слоны уже заказаны и ждут их у подъезда. Теперь он уже не удивился бы ничему.

К счастью, он не думал о том, как он выглядит, а выглядел он, скорее всего, полным идиотом. Переводчица стерла улыбку и спросила:

— Вам нравится?

Чижов набрал полную грудь воздуха и закрыл рот. Потом он собрался с силами и посмотрел в ту сторону, откуда донесся до него этот райский голос; смотреть ему пришлось, по правде говоря, немного снизу вверх — так стройна была обладательница этого голоса, так она была прекрасна. И голос ее был тоже прекрасен — он был низким и теплым, он был нежным, он был…