Затем все выходят наверх. И солнце тоже поднимается. Может быть, и оно где-то полакомилось финской колбасой? Так или иначе, оно поднимается и в считанные минуты туман, словно в испуге, исчезает куда-то, исчезает совершенно. И пусть даже никуда не исчезает коричневая вода вокруг, настолько все зависит от освещения, теперь все видно в ярком утреннем солнце: бетонные стенки четвертого шлюза, неизменный цветник на берегу (на каждом шлюзе он имеет свою, не похожую на остальные, форму; здесь он в форме круга); видны белые пилоны следующего шлюза (пятого), куда «Ладога-14» начинает медленно ползти за черной кормой, на которой написано: «Нефтерудовоз-6».
Лена, кок, тоже оторвалась от своих кухонных дел и смотрит на солнце. Она по-прежнему не носит лифчика, и это по-прежнему волнует Чижова, как если бы ему было шестнадцать лет. Может быть, он впадает в детство?
Когда они учились в пятидесятой школе, они смотрели иногда в бинокль на окна напротив. Там была баня. Стекла были мутные, но им казалось, что они что-то различают. Поглядеть как следует никогда не удавалось — их было много, а бинокль один.
Им было стыдно друг перед другом, но ничего с собой поделать они не могли. И сейчас, когда Чижов нет-нет, но смотрел на Лену, ему было точно так же стыдно. И хорошо.
Чижову казалось в такие минуты, что это и есть та жизнь, о которой он всегда мечтал. Плыть куда-то, видеть землю в свете утреннего солнца, видеть девушку, которая никогда не будет твоей, не знать, что будет через день и через месяц.
Для этого ему пришлось дожить до пятидесяти двух лет. Без девяти дней, если уж быть точным до конца.
Справа от лесовоза (и от Чижова) по грунтовой дороге мчался на велосипеде мужик в яркой розовой рубахе. Чижов посмотрел на него в бинокль, и мужик придвинулся вплотную вместе со своим велосипедом, которым, судя по всему, последние пятьдесят лет заколачивали гвозди. Чижову казалось, что он слышит исходящий от велосипеда предсмертный отчаянный скрип, но этого, конечно, он слышать не мог.
Белые пилоны приблизились. Они походили на хевсурские боевые башни. Красной фосфоресцирующей краской на белоснежной поверхности была выведена цифра «5». «Ладога-14» не просто входит в шлюз, она в него вползает. Ширина шлюза равна ширине корабля: так меч входит в ножны, подумал Чижов, имевший когда-то отношение к миру метафор и сравнений, так вор (подумал он) входит в чужой дом — бесшумно и аккуратно, стараясь ничего не задеть.
Лена ушла к своим кастрюлям. Чижов остался.