Он — в преступной халатности? Он? Который… который всегда, всегда, всегда самый первый, всегда раньше всех, раньше всех на работу, старший инженер, групповой инженер, зам. начальника отдела, начальник отдела, зам. главного инженера, все раньше и раньше, и, наконец, главный инженер института Сомов А. В. С семи утра до девяти вечера главный инженер головного института Сомов Анатолий Васильевич, не зная ни дня ни ночи, он, который тянул из себя жилы, оставаясь при всем том еще и начальником отдела, что было уже просто выше человеческих сил и было бы просто невозможно, если бы не люди, которые работали рядом, которые росли вместе с ним, которых он сам разыскал, такие, например, как Аркадий. Как Аркадий, который всегда был его правой рукой, всегда был рядом, который в эту минуту лежал на соседней койке, Аркадий, самая светлая голова института, Аркадий, «правительственных наград не имеет», но зато «имеет двух детей 1972 года рождения», близнецы Миша и Гриша, за которых тоже отвечать ему, Сомову А. В., — да, он за все в ответе по статье сто семьдесят второй Уголовного кодекса — за Аркадия Зальцмана и за всех остальных. За Колю Рыжикова, за Гошу Тамарченко, за Николая Николаевича Петухова и еще и еще и еще — за всех, за всю свою команду, за этих людей, которых он по одному разыскивал по городу, тащил к себе, обещал, что мог, и давал, что обещал, — он был за них в ответе.
И время ответа близилось.
И его самого и всех. Их отделял от ответа только узкий промежуток времени, несколько часов, ночь и утро, только эти часы еще были у него, только эти часы еще могли что-то изменить, и он не имел никакого права расслабляться и плыть по течению судьбы. И хотя в камере никто не мог, не имел права нарушить распорядок, одно он мог себе позволить: не спать, собрать всю свою волю и думать, думать, думать, чтобы назавтра быть собранным и готовым к борьбе.
Но тут-то он и почувствовал это — завораживающее, ласковое бессилие, расслабленность и растворяющую волю покорность. Да, покорность, расслабленность и бессилие. Паралич воли. Как сладко было думать, что сто́ит только опустить руки — и ничего уже будет не нужно, и — будь, что будет, ведь так уже повелось от века, что есть преступление и наказание, есть жертва и искупление, а ведь вина их велика, ведь погибли какие-то люди, которые тоже были ни в чем не виноваты, он не знал их, никогда о них не думал, но теперь, когда их не стало и из зала на него смотрели десятки и сотни негодующих глаз, он должен был думать и о них — о тех, кто неведомо для него жил, работал, учился, любил, собирался прочесть книгу, но не прочитал, собирался купить шкаф, но не купил и уже не купит, собирался поступать в институт, но уже не поступит никогда. Вместо этого, вместо жизни и надежд, связанных с ней, скромный памятник, бетонное надгробие за счет завкома, воспомоществование семье, потерявшей кормильца, и слезы матерей, слезы до скончания века — и все потому, что где-то на свете, независимо ни от кого и ни от чего, в какой-то день и какой-то час собрались однажды, задолго до этого, совсем другие люди и в рабочем порядке, опираясь на техническое задание и строительные нормы и правила (СНиП), а также опираясь на заключения экспертов, приняли такое, а не иное решение, в результате которого через шесть лет, 10 марта такого-то года во столько-то часов и минут, в корпусе № 2 такого-то завода «произошла авария, причиной которой явился взрыв мелкодисперсной пыли полиэфирного лака, образовавшейся при шлифовании и полировании деревянных футляров».
Вот так. Произошел взрыв, «эквивалентный взрыву тысячекилограммовой бомбы, в результате чего погибли люди и причинен ущерб государству в размере одного миллиона пятисот тысяч рублей» — ущерб, который они не смогли бы все вместе покрыть, работая бесплатно до конца своих дней.
Так чего же он хочет? Зачем сопротивляется, от чего хочет защититься, от чего хочет защитить других? Разве любая защита что-нибудь изменит для тех, кто погиб, разве вернет их домой такими, какими ранним утром они уходили на работу, какими бы они ни были, хорошими или плохими, со всеми их достоинствами и недостатками, с их планами; которым не суждено осуществиться, с их надеждами, которым не сбыться никогда?
И все же…