Заключительный период

Так ли это было? Так ли? Да, так. Это и была жизнь, и она была такой, была огромной белой равниной, она простиралась по обе стороны, она была вокруг, белая безмолвная пустыня, безлюдье, наполненное посвистом ветра, — поземка лет, которая не оставляла надежд, которой не было ни конца ни края, где сильное сердце билось сильнее, а слабое покрывалось смертельной коркой льда, где все было враждебно одинокому путнику, шаг за шагом бредущему к намеченной, но, возможно, нигде не существующей, а потому и недостижимой цели. Шаг за шагом, еще шаг, и еще, и каждый шаг — это еще одно слагаемое, влияющее на общий итог, и каждый шаг — это маленький подвиг, смысл которого в преодолении этого пространства, которое, будучи бесконечным, все же имеет свои пределы и, будучи холодным и безмолвным, все же таит в неведомой дали и тепло, и голос, и надежду. И это и есть испытание, и выбор, который всегда с тобой, который ты всегда можешь сделать: смириться, отказаться от борьбы, от следующего и следующего за ним шага; смириться и подвести окончательный итог, лечь на белые простыни холода, завернуться в чистые покрывала смерти, которая прикинется освобождением, и заснуть навсегда в мертвом и равнодушном к жизни неведенье или освободиться от страха и, снова и снова в поту и грязи, преодолевая пядь за пядью пространство своего отчаянья и холода, идти, ползти вперед, до последнего вздоха прибавляя маленькие слагаемые мужества в общий итог победы, пока у руки еще хватает сил передвинуть костяшку единиц на великих счетах жизни.

Я не хочу ни слов твоих, ни слез.
Что было — минуло. А если что осталось,
То лишь глубокая, как снег, усталость,
Которую навряд перебредешь.
А все бреду. Глухая пустота.
Белым-бело. Лишь треск мороза слышен.
И облачко дыхания у рта —
Как жизнь моя.
И кажется мне лишним…

…И после удаления Сарпедона греки остались с лишним игроком, который, конечно, будет совсем не лишним в эти оставшиеся несколько минут, которые могут оказаться решающими. Смогут ли греки сравнять счет, воспользуются ли они этим преимуществом. Большие электронные часы фирмы «Омега», которые вы видите на ваших экранах, показывают оставшееся до конца встречи время…

«Судовое время четырнадцать часов. Команда приглашается на обед, капитан желает всем приятного аппетита», но Чижов не идет на обед, у него нет аппетита, он не выходит на палубу, он не глядит в бинокль. Куда он бежит и от чего? Он бежит от себя, но разве можно убежать от себя? Ни в Куйбышев, ни в Тольятти, ни в Саратов, ни в Волгоград, ни в Астрахань. Ни в Дербент. Но, может быть, можно укрыться в прошлом? Но, может быть, можно спастись в будущем?

Саратов, Волгоград, Астрахань, Дербент… А что дальше?

В этот день ему исполнилось пятьдесят два года. Чувствовал он себя совсем плохо.

Все было бы совсем неплохо, если бы Сомов мог понять, что случилось с его головой, но как раз этого-то он и не мог понять. Перед ним то возникали, то исчезали какие-то куски жизни, то ли его, то ли не его, словно он сидел в просмотровом зале и пьяный механик перепутал части картины или части разных картин; но все было бы ничего, если бы он мог навести в этом сумбуре хоть какой-то порядок.

И он уцепился за это слово, схватил его и не выпускал: порядок, конечно, все дело в порядке, и спасение было в порядке, нужно было только разложить все по порядку, восстановить порядок, которого не было; да, бесспорно, все дело было в том, что не было порядка, и как раз за этим, чтобы отсутствующий порядок навести, он и помчался за город прямо с поезда.