Заколдованная душегрея

Она вошла беззвучно, даже половица не скрипнула, и остановилась у дверей, глядя на своего избранника с некоторым печальным недоумением – да точно ли этого приманила? Чуть склонив голову набок и держа прямо перед собой свечку в железном подсвечнике, стояла она в распахнутой шубе, из-под которой виднелась загадочная душегрея, и лишь легкий женский вздох дал Стеньке знать, что уже принято решение…

Заговорить первым он не мог и слов-то таких дерзких не знал, чтобы начать прельстительную беседу. Да и не было красавцу в этом нужды – до сих пор бабы сами все за него и за себя говорили.

– Что ж ты, молодец? – не дождавшись от него ни словечка, осведомилась незнакомка. – Как за чужой женкой гнаться – так горазд, а как нагнал, так и язык проглотил?

И засмеялась тихонько.

– Ты чья такова? – спросил Стенька, сам понимая, что вопросец дурацкий.

– А какое твое дело? Не понял – и не надо! Сам-то ты кто таков? За какие грехи тебя мне послали? А, молодец?

Вроде и веселыми были слова, однако приглушенный голос незнакомки говорил иное, смутно было у нее на душе. Освещенное теплым светом свечи, ее лицо в жемчужных ряснах до самых бровей казалось дивно прекрасным, и не озорная ухмылка бойкой бабы – нежная, с ума сводящая полуусмешка привиделась возбужденному Стеньке.

Он молча шагнул навстречу красавице, и тут же с ее плеч упала тяжелая шуба. Сама же она не отступила, словно покоряясь неизвестно чьему судьбоносному решению, лишь подсвечник на стол поставила. Дивно это было Стеньке, однако нужно ж было как-то поступать, вот он и поступил единственно возможным для балованного молодца образом…

– Погоди, погоди, дай слово вымолвить!.. – прошептала она, отталкивая, да не сильно, уклоняясь от поцелуя, да не слишком. – Больно ты скор!

– Чего ж годить? – прошептал и Стенька. От красавицы пахло пряным, тревожным, диковинным запахом. – Сама ж позвала? Или я тебе не мил? На улице мил был, а в горнице – перестал?

Причем шептал он прямо в ушко, по опыту зная, что не только слова опаляют смятенную бабью душу, но и горячее дыхание…

– Не тут же! – наконец-то она улыбнулась. – Замерзнем, поди!

– А где ж?

И Стенька, прижав свою добычу что было сил, наконец-то поцеловал ее прямо в губы.

Она ответила на поцелуй, и ответила так, как мало кто из мужних жен умеет. А Стенька сколько-то этого добра перепробовал и до женитьбы, и, что греха таить, после. Он запустил пальцы под бобровое ожерелье, плотно охватившее белую шею, и глубже, глубже – к затылку, туда, где под тугим волосником уложены были густые и, судя по тяжести узла, длинные косы.

– Да погоди ты!.. – словно бы сердясь, шептала она. – Куда спешить-то? Давай уж потешимся так потешимся!

Не от нежности, а от бесшабашного отчаяния бывает у баб такой голос, когда где-то в душе решено – ах, пропадай моя головушка!.. Если бы знали молодые мужики про такие бабьи причуды – поостереглись бы…

– А как? – недоумевая, спросил Стенька.

Для него-то мужская сладкая потеха уж началась, и не для того ж скинута на пол шуба, чтобы этим не воспользоваться…

– А ты послушай! – прижавшись и уже вовсю ласкаясь к молодцу, сказала красавица. – У нас сегодня баню топили. Первый пар – мужикам, второй – бабам, а третий кому?

– Да окстись ты! – Стенька даже отшатнулся. – По третьему пару банник гуляет! Говорят, до смерти забить и защипать может!

– У нас тут банник прикормленный! Нас и домовой любит, и овинник, а уж баннику перепадает – не жалуется!

И, схватив Стеньку за руку, красавица вывела его в темный переход меж теремами, и повела в полнейшем мраке, и заставила сделать несколько поворотов.

– Софьица! – позвала она.

– Тут я!

– Посторожи, свет!

– Наше дело такое – посторожим!

И тут же распахнулась низенькая, полукружием кверху, дверца, впустила Стеньку с красавицей, да сразу и захлопнулась.

Они оказались в теплом предмылье. Там горела сальная свечка в глиняной плошке, стоял на лавке жбан – видать, с квасом, лежали тут же какие-то сложенные холстины.

– Раздевайся, свет! – велела красавица. – Да и мне пособи!

Всякого бабьего озорства навидался Стенька, но чтобы с чужим человеком ночью в бане париться, такого и в помине не было! Однако веселье и отвага охватили душу.

– Как тебя звать-то, такую удалую? – спросил Стенька, расстегивая свой кафтанишко.

– А зови Анюткой! – Она как раз высвобождалась из синей душегреи. – А что удалая – это уж точно!

– И не боишься ведь! – восхищенно сказал он.

– Тебя-то как звать? – полюбопытствовала она, уклоняясь от ответа.

– А зови Степаном! – честно признался он.

– Послушай, Степа, чего скажу. Так вышло, что мы с тобой встретились. Не для тебя та банька топилась и веники припасены, но уж коли ты меня приметил и следом пошел – ты тут сегодня и будешь хозяин. Но, Степа, такое в жизни только раз бывает. Больше ты в Крестовоздвиженскую обитель молиться не ходи, понял? До сих пор тебя там не видано было, и впредь тебе там делать нечего.

– Как скажешь, свет, – с тем Стенька сел на скамью и стал стягивать сапоги.