Заколдованная Элла

Мне пришлось извиняться, а потом — передавать Мэнди папины слова, а потом — сесть за стол и позавтракать как следует, потому что Мэнди так велела, — и только тогда я наконец отправилась в королевский зверинец под самыми стенами дворца.

Больше всего я любила смотреть на диковинных зверей и говорящих птиц. Все диковинные звери, кроме гидры (она обитала в болоте) и малютки-дракона, — единорог, табунчик кентавров и семейка грифонов — жили на намытом островке, окруженном ответвлением дворцового рва.

Дракона держали в железной клетке. Он был очень красивый — свирепый, но маленький и поэтому не страшный — и, похоже, особенно любил извергать пламя и злобно сверкать рубиновыми глазами.

Я купила у разносчика кусочек желтого сыра и поджарила на драконьем огне — это была та еще задачка: надо было держать сыр не слишком далеко, а то не зажарится, но и не слишком близко, а то дракончик его сцапает.

Интересно, куда король Джеррольд денет дракончика, когда тот подрастет. А еще интересно, вернусь ли я домой и узнаю ли, что с ним сталось.

За клеткой дракончика, на берегу рва, стоял кентавр и смотрел на меня. Едят ли кентавры сыр? Я осторожно подошла ко рву — только бы не спугнуть прекрасное создание.

— На, — сказал сзади чей-то голос.

Я обернулась. Это был принц Чармант, и он протягивал мне яблоко.

— Спасибо.

Держа руку с яблоком перед собой, я двинулась ко рву. Кентавр раздул ноздри и шагнул мне навстречу. Я бросила яблоко. К нему тут же подскакали два других кентавра, но мой поймал угощение и с громким хрустом принялся за еду.

— А я всегда жду, что они поблагодарят меня или скажут: «Чего таращишься?», — призналась я.

— Они не очень умные, говорить не умеют. Посмотри, глаза у них совсем пустые, — со знанием дела объяснил принц.

Это я и сама знала, но он, наверное, считал, будто это такая обязанность царственной особы — все объяснять подданным.

— Даже если бы они умели говорить, все равно, судя по глазам, сказать им было бы нечего, — заметила я.

Последовало удивленное молчание.

— Остроумно! Ты остроумная. Совсем как госпожа Элеонора. — Лицо у принца потемнело. — Прости. Зря я тебе напомнил.

— Я часто о ней думаю, — ответила я. Не часто, а все время.

Мы двинулись вдоль рва.

— А ты хочешь яблочко? — Принц вручил мне еще одно яблоко.

Мне захотелось снова посмешить его. Я постучала в землю правым башмаком, словно копытом, мотнула головой, словно гривой тряхнула. Вытаращив глаза, я тупо уставилась на Чара и с громким хрустом надкусила яблоко.

Да, он засмеялся. А потом сделал официальное заявление:

— Ты мне нравишься. Даже очень.

И вытащил из сумки третье яблоко — себе.

Мне он тоже нравился. Он не был ни заносчивым, ни скованным, не то что верховный советник Томас.

Нам кланялись все встречные киррийцы и даже иностранцы — эльфы и гномы. Я не знала, как полагается ответить, а Чар каждый раз поднимал согнутую в локте руку — это был королевский салют. Видно было, что у него это вошло в привычку, — как вошло в привычку все объяснять. Мне, наверное, достаточно низко склонять голову. Ну их, реверансы, того и гляди, шлепнешься.

Мы поравнялись с клетками, где жили попугаи, — еще одно мое любимое местечко. Попугаи болтали на всех языках на свете — и на заморских человеческих, и на наречиях других рас — гномьем, эльфийском, огрском и абдеджи (великанском). Я обожала передразнивать птиц, хотя смысла их слов не понимала.

Смотрителя звали Саймон, и мы с ним дружили. Когда он увидел Чара, то тоже низко поклонился. И отвернулся к клетке — он как раз кормил ярко-оранжевого попугая.

— Новенький, — сказал Саймон. — Трещит по-гномьи не умолкая.

—,фвточор эвтугх брззай иртх иммадбеч эвтугх брззаЙ, — проскрипел попугай.

—,фвточор эвтугх брззай иртх иммадбеч эвтугх брззаЙ, — повторила я.

— Ты говоришь по-гномьи?! — поразился Чар.

— Мне нравится изображать разные звуки. А так я знаю всего несколько слов.

— Фавитчор эвтук бриззай… — Чар махнул рукой. — Нет, у тебя получалось лучше.

—,ачод дх ээйх афчуЗ уочлудвааЧ, — протрещал попугай.

— Вы понимаете, что он говорит? — спросила я Саймона: иногда ему удавалось переводить птичьи реплики.

Саймон мотнул головой:

— А вы, сударь?

— Нет. Булькают — и все.

Саймона позвали другие посетители, он извинился и отошел к ним. А Чар смотрел, как я прощаюсь со всеми птицами по очереди.

— .иккво пвач брззай уведьеЭ. — По-гномьи: «Скоро снова будем копать вместе».

— ахтхООн ШШинг! — По-огрски: «Доброй еды!»

— Айййи о-о-о (тут надо взвыть) бек ааау! — На абдеджи: «Я уже по тебе скучаю!»

— Порр оль песс ваддо. — По-эльфийски: «Гуляй в тени».

Я постаралась запомнить эту картину — и птиц, и Саймона.

— До свидания! — крикнула я ему, а он мне помахал.

Рядом с птичником жили огры, но между ними разбили сад, чтобы попугаи не растеряли перышки от страха. Мы немного погуляли среди клумб, и я поучила Чара кое-каким иностранным словам. Память у него была хорошая, но вытравить киррийский акцент было, похоже, безнадежной затеей.

— Если эльфы меня услышат, в жизни не пустят под деревья.

— А гномы дадут по голове киркой.