Заколдованная Элла

Больше я ничего не слышала. Неужели Чар сам придумал про эти балы? Неужели он и вправду хочет найти себе там невесту? Неужели он забыл меня? Смогу ли я напомнить ему о себе, когда Люсинда меня освободит?

Наконец Хетти отпустила меня, и я до самой зари воображала, как избавлюсь от проклятия, и представляла себе, как помирюсь с Чаром. Не могла решить, что лучше: украсть у мамочки Ольги верховую лошадь, поскакать в Айорту и застать его врасплох или дождаться его и рассказать всю правду на балу.

Утром я разбудила Мэнди и стала уговаривать ее сказаться больной и вызвать Люсинду прямо сейчас. Но не тут-то было: сначала надо было приготовить мамочке Ольге завтрак и перемыть посуду, а приколдовывать для ускорения процесса Мэнди не желала, ну ни капельки.

А когда мы наконец-то все доделали, то ринулись в ее комнату, а я, как раньше, спряталась за занавеску.

На этот раз о прибытии Люсинды не возвестил никакой аромат сирени. Из своего убежища за занавеской я услышала шелест — а потом всхлипывания.

— Прекрати нюни распускать, — одернула Люсинду Мэнди.

Всхлипывания стали громче и отчаяннее.

— Не могу! — Голос у Люсинды начисто утратил переливчатость и мелодичность. Она сопела и пыхтела. — А если бы я еще была послушной, то пришлось бы перестать плакать, раз ты велела! — выдохнула она. И снова разрыдалась. — Как я могла принести этим бедным, несчастным людям столько горя? Как я смела колдовать по-серьезному? Еще и необдуманно!

— Значит, твои дары не совсем благодать? — В жизни не слышала, чтобы Мэнди так язвила.

— Жуткие, ужасные… — голосила Люсинда.

Мне стало интересно, довелось ли ей пережить то, что выпало мне.

— Выкладывай уж, — буркнула Мэнди, слегка оттаяв.

— Быть послушной — полный кошмар, но мне бы и белки хватило. Почти постоянно сыро и холодно и все время хочется есть! Ни одной ночи не проспала спокойно — приходилось забиваться в неудобные дупла. Один раз меня поймал орел. Повезло мне — он попал в грозу и выронил меня над деревом!

— А когда ты слушалась?

— Я превратилась в восьмилетнюю дочку четы лавочников. Решила, что стать ребенком будет честно: даром послушания я награждала только младенцев. Уверена, родители хотели как лучше, но они приказывали мне есть всякую гадость и ложиться в кровать, когда мне совсем не хотелось спать! Они не терпели ни малейших возражений! Отец обожал читать вслух притчи, а я должна была слушать каждое слово. Они приказывали мне размышлять о морали, а значит, я была вынуждена слушаться даже в мыслях! И все это я терпела от хороших людей, которые меня любили! Случись с ними несчастье, страшно даже представить себе, что сталось бы со мной!

— Ну как, не будешь больше раздавать дары?

— Ни за что! О, если бы я могла их забрать обратно!

Я вышла из-за занавески, хотя обещала сидеть смирно.

— Прошу вас, заберите.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Люсинда разинула рот.

Я тоже разинула рот. Это была не Люсинда. Или все-таки она? Огромные глаза остались прежними — но рост… Эта фея согнулась под бременем лет. Нежная кожа покрылась морщинами, возле носа вспухла бородавка. Передо мной была подлинная Люсинда, не приукрашенная колдовством.

— Мэнди, кто это? Ты привела человека шпионить за мной!

На миг она выпрямилась, и я увидела тень прежней Люсинды, юной и прекрасной. Потом она вздохнула.

— Кажется, я тебя где-то видела. Ты одна из моих жертв?

Вот он, мой шанс, шанс на свободу, которая принадлежала мне по праву, шанс спастись от новой родни, шанс вернуть себе Чара. Но от волнения я утратила дар речи. И могла лишь кивнуть.

— Что я сделала с тобой, дитя мое? — прошептала Люсинда, словно ей страшно было услышать ответ.

Голос вернулся ко мне:

— Вы сделали меня послушной. Теперь вы знаете, каково это.

— Знаю, дитя мое, знаю. — Она погладила меня по щеке, и во мне вспыхнула надежда. — Но помочь тебе не могу. Я дала обет не колдовать всерьез.

— Сударыня, — взмолилась я, — это был бы чудесный дар! Я буду бесконечно благодарна!

— Элла!.. — предостерегающе воскликнула Мэнди.

— Мэнди, может, мне согласиться? В виде исключения? — Люсинда покачала головой, взметнув жидкими седыми кудряшками. — Нет, нельзя. Но если тебе понадобится мелкое колдовство, обращайся ко мне. Тебе достаточно произнести: «Люсинда, на помощь». — Она поцеловала меня в лоб. — Я тебя вспомнила. Я думала, ты говоришь только по-айортийски.

Я умоляла ее. Я честно рассказала, какая у меня жизнь. Я плакала. Она тоже плакала, рыдала громче меня, но была тверда. Я упрашивала Мэнди урезонить ее, но Мэнди не согласилась.

— Не могу, госпожа, — вздохнула она. — Наложить чары — это уже серьезное колдовство. И снять их — тоже серьезное. Никто не знает, к чему это приведет.

— Только к хорошему! Только к хорошему!

— Это невыносимо! — взвыла Люсинда, театрально заломив руки. — Я не в силах смотреть, как ты страдаешь! Прощай, дитя мое!

И она исчезла.

Я выскочила из комнаты Мэнди и бросилась в библиотеку, где меня никто не найдет, никто не заставит ничего отмывать, ничего шить, ничего говорить.