— Если Ховард такой, как ты говоришь, — продолжал он, — то обманывать его опасно. Я не хочу сказать, что он может убить тебя; но ты — ты можешь что-то убить в нем.
Глаза у нее опять сузились, в них заплясали злые искры.
— Я не обманывала его! И не обманываю!
Он молчал, и она постепенно успокоилась. Но глаза по-прежнему зло щурились.
— Я сказала тебе, что Ховард не слабее тебя! — продолжала она. — Но он доверчивее. Посмотри только ему в глаза и убедишься. И меня это трогает. Нет, его я не обманываю! И если он, по твоим понятиям, слаб, то у меня силы на двоих достанет.
— Ты права, Рённев, — сказал заводчик.
Снова воцарилось молчание. Казалось, оба сказали все, что хотели.
— Ты, верно, заночуешь у нас? — спросила погодя Рённев совсем другим голосом, спокойно и вежливо.
— Спасибо, если ты не против.
Впервые за всю беседу он рассмеялся и продолжал шутливо:
— Надеюсь, ты не собираешься положить мне в постель гадюку.
Она засмеялась, обнажив белые зубы.
— Не беспокойся! Сейчас весна, и гадюки еще из нор не вылезли.
Послышались бубенцы. Двое саней, скрипя полозьями, въехали во двор.
Рённев попросила извинить ее: надо отлучиться на кухню.
Заводчик подошел к окну и стал смотреть на двор.
Сани уже остановились перед хлевом. Рядом стояли двое мужчин. Оба высокого роста. Один — Юн. Другой, значит, Ховард.
Тут Ховард взял огромную охапку сена и на какое-то время исчез с ней.
Из кухни выбежал работник, кинулся к приехавшим и стал объяснять им что-то. Ховард, видно, велел ему заняться санями, снял кое-какие вещи, сказал несколько слов Юну и пошел к дому.
На одном плеч у него висели два ружья. На другом он, похоже, нес двух глухарей.
Он шел удивительно легко, мягкими, пружинистыми шагами, даже сейчас, неся тяжелую ношу.
Заводчик вдруг подумал: а у меня была когда-нибудь такая легкая походка?
Из передней до него донесся телемаркский говор Ховарда. Там его встречала Рённев.
— Два отличных глухаря! — сказал Ховард. — Будет чем угостить пастора. Одного Юн убил. В счет аренды, говорит. На обратном пути мы задержались: нашли следы медведя, но не сумели подобраться к нему из-за снега.
Рённев сказала что-то вполголоса, и Ховард так же тихо ответил.
Вскоре Рённев вошла со скатертью и принялась накрывать на стол.
— Ховард пошел себя немножко в порядок привести, — сказала она.
Ховард — свежевыбритый, умытый, в чистой рубашке и праздничной одежде — появился нескоро. Он все еще носил свой телемаркский костюм. Нарочно, конечно. В здешних местах народ на такое обращает внимание.
Теперь заводчик мог разглядеть Ховарда получше.
Это был высокий, на диво хорошо сложенный молодой человек. Волосы у него были темно-русые, лицо худощавое, с выдающимися скулами, как у многих горцев. Необычным делали лицо глубоко посаженные синие глаза и густые темные — темнее, чем волосы, — брови, которые вразлет шли к вискам. Эти брови придавали лицу резкое и даже жестокое выражение, но рот, подвижной и приветливый, почти всегда с улыбкой, спрятавшейся в уголках, свидетельствовал о другом. Не очень сильный человек? Да, пожалуй, но, скорее, просто очень молодой, ему и двадцати восьми-то не дашь.
Глаза? О них он сейчас ничего не мог сказать: для этого надо бы видеть, как они смотрят на женщину. Но взгляд был открытый и честный, устремленный на собеседника.
Как сложится у него жизнь здесь, в этом селении? Загадывать трудно, это от многого зависит…
Теперь, когда Ховард вернулся, Рённев успокоилась. Заводчик видел, что она очень гордится красотой мужа, и это вызвало у него легкую улыбку.
По местному обычаю Рённев прислуживала мужчинам, не садясь за стол. Она подала им хорошего пива — не домашней варки, а с Завода — и добрую чарку. Заводчик заметил, что Рённев помнит, какие блюда его любимые, и улыбнулся про себя.
Наконец, когда Рённев вернулась с кухни и уселась с вязанием поодаль от мужчин, заводчик стал излагать свое дело.
Ховард говорил «н-да» и «ага», но не произнес твердого «да».
Перевозки эти — дело малостоящее, он уже толковал с Рённев на этот счет. Если бы не повинность, то он, ей-богу, не стал бы…
К тому же у них в Ульстаде в этом году всего четыре лошади — маловато. Две большую часть зимы будут возить лес, а третья — верховая, и он не хотел бы мучить ее на тяжелой работе.
Заводчик пояснил, что за дополнительные перевозки плата будет выше, но Ховард так и не дал согласия. Подумать надо, сказал он.
Заводчик не настаивал. Они могут еще вернуться к этому делу, сказал он. Если Ховард будет весной или летом в главном приходе, пусть заедет на Завод. Между прочим, там опробуют разные новшества в земледелии, и Ховарду, наверное, будет любопытно познакомиться с ними: насколько заводчик понял господина Тюрманна, Ховард этим интересуется.
Рённев, услышав это, на мгновение застыла, но ничего не сказала.
Потом, пока не настало время ложиться, разговор шел о всяких пустяках.
Комната для гостей была просторная, постель мягкая, и гадюки в ней не было.
На следующее утро заводчик, позавтракав, поехал дальше, так ни о чем и не договорившись.
На Заводе и в кузнице