Заколдованный замок

— Я как раз собирался, — сказал Джеральд, который на самом деле совершенно о нем позабыл. — Я передам его тебе в следующей сцене. Только не потеряй его и не вздумай надевать прямо сейчас. Ты можешь исчезнуть и никогда больше не вернуться, или стать в семь раз более видимой, так что мы все рядом с тобой покажемся тенью, или в семь раз толще, или…

— Готово! — шепнула Кэтлин, в очередной раз выбегая на сцену (сейчас она была злой сестрицей).

Джеральд, извиваясь под прикрывавшими его ковриками, ухитрился попасть рукой в карман и, закатив глаза в переизбытке чувств и пролепетав: «Прощай, моя Красавица! Возвращайся скорей, ибо если ты надолго покинешь преданного тебе Зверя, его ждет безжалостная смерть», он сунул кольцо в руку Мейбл и добавил: «Это волшебное кольцо — оно сделает для тебя все, чего ты ни пожелаешь. Когда ты захочешь вернуться к своему несчастному Зверю, надень кольцо на палец и произнеси желание — и в тот же миг ты окажешься возле меня».

Красавица-Мейбл приняла из его рук кольцо. Кольцо было то самое.

Под пылкие аплодисменты обеих зрительниц занавес опустился.

Следующее действие прошло с блеском — зловредные сестры играли, пожалуй, даже чересчур достоверно, а неудовольствие Красавицы, которое она бурно выразила в тот момент, когда ее лучшее платье забрызгали мыльной водой, едва ли кто-нибудь мог счесть наигранным. Даже Купец обрел внутренние резервы (сверх придававших ему важности подушек), и занавес опустился не раньше, чем он до конца произнес весьма трогательную речь о том, как в отсутствие своей красавицы-дочки он совершенно исчах и превратился в тень. И снова две пары рук захлопали, приветствуя актеров.

— Помоги мне, Мейбл, — проворчал Джеральд, шатаясь под тяжестью вешалки для полотенец, чайника, подноса, и зеленого фартука, который надевал мальчишка, приходивший чистить обувь, — все это, в сочетании с четырьмя геранями из прихожей, чахлой зеленью, украшавшей камин в гостиной, и парой кактусов с подоконника той же гостиной должно было превратиться в фонтаны и сад последнего акта. Аплодисменты затихли.

— Хотела бы я, — пробормотала Мейбл, перехватывая тяжелый чайник, — чтобы эти существа, которых мы придумали, были живыми. Тогда нам похлопали бы по-настоящему.

— Очень хорошо, что они не живые, — возразил Джеральд, пристраивая на место вешалку и зеленый фартук. — Какие они вышли противные! Я прямо вздрагиваю, когда вижу эти крохотные глазки!

Занавес раздвинулся. Посреди роскоши экзотического сада, зарослей кактусов, гераней в человеческий рост и огромного фонтана простерся на земле издыхающий Зверь, целомудренно прикрытый каминным ковриком. Красавица готовилась начать свою лучшую сцену — сцену отчаяния и роковой любви. И тут-то все и произошло.

Началось с того, что мадемуазель снова захлопала. Едва увидев замечательные декорации сцены в саду, она принялась аплодировать искусству их устроителей быстрыми и легкими французскими хлопками. Толстые красные руки Лиз сблизились в тяжеловесном приветствии, и тут — тут к их аплодисментам присоединился кое-кто еще. Еще шесть или семь зрителей аплодировали представлению — глуховато и странно неловко. Не два, но девять лиц было теперь обращено к сцене, и семь из этих девяти лиц были раскрашенными чудовищными масками. Но эти маски и эти руки были живыми. Аплодисменты усилились, когда Мейбл выскользнула на сцену — она замерла, глянула в зал, и выражение изумления и ужаса на ее лице (выражение, которое опять же совсем не было отрепетировано заранее) вызвало новую волну аплодисментов. Однако почти тотчас же раздался отчаянный вопль, и мадемуазель и Лиз, отпихивая друг друга и опрокидывая на ходу стулья, ринулись прочь из комнаты. Где-то в отдалении захлопнулись двери, укрыв беглянок в своих комнатах.

— Занавес! Занавес! Быстрее! — завопил голос, который, казалось, уже не принадлежал ни Красавице, ни даже просто Мейбл. — Джерри, Джерри, они ожили! Что же нам теперь делать?

Джеральд вскочил, пытаясь освободиться от ковриков, которыми был обвязан. Снова раздались какие-то приглушенные, булькающие аплодисменты. Джимми и Кэтлин лихорадочно сдвигали занавес.

— Что там случилось? — поинтересовались они.

— На этот раз ты по-настоящему влипла! — прошептал Джеральд, уставившись на перепуганную, залившуюся краской Мейбл.

— Сделай же что-нибудь! Как всегда, я во всем виновата! Мне это нравится! — сумела все-таки огрызнуться она.

— А мне это вовсе не нравится, — ответил Джеральд.

— Хорошо, хорошо, — заторопилась Мейбл. — Нам надо… нам надо пойти и разобрать их снова на части — тогда они не будут живыми.

— Ты во всем виновата, — настаивал Джеральд, спрятав в карман хорошие манеры. — Ты что, не понимаешь? Теперь это стало кольцо для желаний. Я же говорил, на этот раз произойдет что-то совсем другое. Достаньте у меня из кармана нож — я никак не могу отвязать эту веревку. Джимми, Кэтти, эти головастики ожили — Мейбл, видите ли, вздумалось этого пожелать. Можете выйти и растащить их на части.

Джимми и Кэтлин выглянули из-под занавеса и, изрядно побледнев, отшатнулись.