Заколдуй меня

— Мне нравится здесь, да и тебе тоже. Может быть, потом мне и захочется уехать. Так всегда бывает. И я уеду. — Немного помолчав, она добавила: — Мы вместе уедем, да?

Он сидел подле нее, склонив голову ей на плечо, а она гладила его по волосам. Потом расстегнулась, взяла его руку и просунула под блузку. Он осторожно обхватил ее сосок и закрыл глаза. Он мог бы заснуть в таком положении.

— Никогда не оставляй меня, — сказал он.

И тут она попросила:

— Покажи мне что-нибудь.

Он не шелохнулся. Она повторила свою просьбу с оттенком мольбы в голосе, зная, что он не устоит:

— Покажи что-нибудь.

* * *

Карла сидела на стуле — единственный зритель. Больше в комнате никого не было. Она видела, как сквозь приоткрытую дверь въехал сундук на колесах — казалось, он движется сам по себе. Хлопнув, откинулась крышка, и появилась извивающаяся рука с пальцами, сложенными в виде тюльпана. Карла рассмотрела белые и оранжевые прожилки, будто цветок был самый настоящий. Рука раскачивалась, вызывая дуновение легчайшего ветерка, а потом ее охватил огонь.

Тут в воздух взмыла другая рука, забрала огонь и, ярко вспыхнув, скрылась в темноте. Обе руки какое-то время поиграли пламенем, отбирая друг у друга, а потом сплелись вместе, стряхнули огонь, и он стал растекаться по краю крышки, как ртуть.

Приковывая к себе внимание, у крышки, объятой огнем, стоял Зено. С лицом эбонитового цвета, носом, напоминающим большой клюв, с изогнутым пером на шляпе. Настоящий Скарамуш[1]. Одним взмахом меча он собрал огонь с крышки и сунул в карман. Потом, запрокинув голову, проглотил меч и выплюнул сноп огня, из которого возник раскаленный клинок.

Отвесив низкий поклон, Зено повернулся и выбрался наконец из сундука. Когда он повернулся еще раз, маска исчезла, а на голове появился блестящий высокий цилиндр, под стать его фраку, а меч превратился в трость. Он встал перед сундуком и начал отбивать чечетку, постукивая по полу тростью, пока она не превратилась в белый шарф. Зено стал обматывать его вокруг шеи, а шарф, соскользнув ему в руку, обернулся альбиносом с розовыми глазами и высунутым языком. Зено смотал его, как ленту, подбросил в воздух, и сверху посыпались серебряные блестки. Потом из-под ладони у Зено стал расти шар, переливаясь всеми цветами радуги, как большой мыльный пузырь. Зено раскинул руки, и шар пришел в движение — выскочил из-под ладони и покатился по руке. За первым шаром появился второй, потом третий — все они двигались по образованному его руками кресту, перекатываясь за головой с плеча на плечо.

Когда шары приближались к кистям рук, он подхватывал их, повернув руки ладонями кверху, и шары вертелись с шипением, образуя перекрещивающиеся петли, так быстро и равномерно, что казалась, они движутся по зависшей в воздухе радуге, то оказываясь на ее вершине, то скатываясь вниз. Пальцы Зено летали, между шарами проступало его лицо, залитое зодиакальным сиянием...

Он собрал весь огонь в ладони и снова залез в сундук.

— А теперь приглашаются желающие из зрительного зала.

Карла вышла вперед. К крышке были прикреплены шарнирами три стальные пластины с прорезями, а к стенке сундука привинчены три стальные петли. К ним прилагались три амбарных замка. Карла надела пластины на петли, вставила замки и защелкнула. Потом снова села на стул.

— Бру-у-у-у-ум. — Она на выдохе издала рокочущий звук, прикасаясь к зубам кончиком языка. — Бру-у-ум. — Это заменяло барабанную дробь.

Сундук опрокинулся, и крышка распахнулась. Видно было, что замки, продетые в петли, по-прежнему надежно держатся. А сундук оказался пуст, как обещание, данное шлюхой.

Карла сидела в комнате в одиночестве, аплодируя до жжения в ладонях.

* * *

Паскью довольно легко отыскал расселину. Валун в форме кошачьей спины почти скрылся под водой, но «тюлень» все так же возвышался над пенящейся поверхностью моря, его выпуклая спина, черная и лоснящаяся, проступала сквозь изморось. Капли чуть моросящего дождика, зависшего в воздухе полупрозрачной пеленой, поблескивали на волосах Паскью тонкой паутиной.

Он представил тело Ника Говарда, распластанное на каменистом берегу, и подумал о том, насколько изуродовала морская вода лицо, глядящее со снимка. В какой-то момент он почувствовал гнев, как будто они с Ником были друзья, чуть ли не братья, как будто смерть близкого человека звала его к мести. А потом понял, что это в нем говорит страх.

— Сегодня вечером, — решил он.

Сегодня вечером он снова войдет в этот дом. И если чертовщина не прекратится — уедет. Ради чего все это? Зачем его так изощренно дразнят: «Вот он я, здесь, а теперь меня нет!»? И тут Паскью почувствовал свою полную беззащитность: кто-то за ним наблюдает, он почти физически ощутил: сзади кто-то есть. Он резко обернулся, екнуло сердце, по спине побежали мурашки. Никого.

Да, именно дразнят. Кто-то затеял с ним игру: угадай, кто я, что я знаю, что я могу рассказать?

То же самое они делали с Лори.

* * *

Сначала женский голос: