Заколдуй меня

— Мы знаем, чем вы тут занимаетесь! Мы все про вас знаем! Ты думала — никто не знает. И ты нигде от нас не спрячешься.

Потом мужской голос:

— Мы все про тебя знаем! Мы знаем, чем вы занимаетесь! Мы все знаем!

И снова женский голос...

* * *

Паскью видел, что происходит, и подумал: «Этот человек все знает. Кем бы он ни был».

Письмо, переданное барменом, до сих пор лежало в кармане нераспечатанным. А вдруг там написано: «Шутка закончилась. Забудь все. Возвращайся домой». Или там нет этих слов. И то, и другое пугало. Наконец Паскью вскрыл конверт и прочел:

«Сколько ангелов могут танцевать на булавке?»

Ему некуда было идти, только в то место.

Ключ давал некоторое преимущество. Он придет позднее, на тот случай, если за домом наблюдают. Но не слишком поздно, иначе он снова увидит на столе ужин на одного человека, хорошо охлажденное вино — обслуживание не входит в стоимость. Лучше всего прийти в тот момент, когда этот сукин сын сервирует стол, ставит свечи и все остальное, словно изнывающий от неразделенной любви болван, все еще надеющийся соблазнить свою Принцессу-Золотое сердце. Он сказал — в восемь? Отлично — приду ровно в семь.

Теперь, при свете, дом уже не казался таким таинственным. Он вспомнил о разбитом окне и осыпавшейся штукатурке, о запахе плесени. В этот раз дверь не была заперта на щеколду. Он повернул ключ и осторожно вошел в прихожую. Остановился на пороге, прислушиваясь. Но различил лишь звук своего дыхания.

В магазине электротоваров Паскью купил фонарик, но он почти не пригодился. Свет, проникающий с улицы в окно, был очень ярким. Фонарик он использовал, лишь когда поднимался по лестнице и шел по коридору. Дверь, прошлой ночью оставленная открытой, была притворена. Паскью поводил лучом вдоль косяка, стараясь найти хоть маленькую щелку, но так и не нашел и, открыв дверь, прошел в комнату.

От того, что он увидел, рука задрожала и луч фонарика запрыгал по стене как сумасшедший. Но в бледном свете, просачивающимся через окно, и без фонарика все было видно: стол, накрытый на двоих, льняные салфетки, вино в ведерке со льдом, свежая веточка камелии, незажженные свечи.

Он привалился к двери, захлопнув ее, стук эхом разнесся по всему дому, словно внезапно вырвавшийся из груди крик, в ушах зазвенело, как бывает, когда нырнешь, и на какое-то мгновение ему показалось, что он теряет сознание. Изо всех сил Паскью старался успокоить дыхание.

Он заставил себя еще раз взглянуть на стол. Вино на месте; но без закуски. Пробку еще не вытащили. Свечи не зажжены. В общем, приготовления не окончены.

Господи Иисусе! Он уже в доме!

«Он должен был слышать, как я вошел, — подумал Паскью, — наверняка слышал».

Паскью отошел от двери к столу. А затем, не долго раздумывая, направился к шкафу, закрытому на плотно подогнанный крючок. Паскью поддел его, и крючок поддался со скрежетом. Этот звук был похож на треск отбойного молотка. Изнутри пахло плесенью. Шкаф оказался пуст.

Паскью закрыл его и услышал, что где-то в глубине дома заскрипели то ли ступеньки, не покрытые половицей, то ли дверь. Он взялся за фонарик как за дубинку и стал ждать, но звук не повторился.

"Ну что же, — подумал он, — этот парень хочет со мной отужинать с глазу на глаз, видимо, чтобы пошантажировать меня. Приятного тут мало, но это не смертельно. Почему бы не выйти в коридор и не окликнуть его: «Хэлло?» Или лучше сесть за стол и ждать его прихода? Что он собирается сказать? Что мне грозит в худшем случае? Либо ежемесячные выплаты пожизненно, либо перспектива распрощаться с карьерой. Главное — не принимать это близко к сердцу, как, например, очередной страховой взнос. Вношу же я деньги в фонд страхования? Это будет просто оплатой очередного чека. И что я ему отвечу? «Ладно, по рукам»? Или: «Можешь взять мою карьеру, разменять ее монетки по пени и засунуть себе в зад, так, чтобы из ушей полезли»? Но что, в конце концов, здесь происходит? Обыкновенная сделка, хотя и не совсем честная.

Опять же — везде расклеены объявления с фотографиями Ника Говарда.

Паскью приоткрыл дверь спальни — ровно настолько, чтобы протиснуться наружу, и посветил фонариком в коридоре. Потом подошел к лестнице и с верхней ступеньки направил луч вниз. В свете фонарика видно было, как клубится пыль, поднятая им при ходьбе.

Он уже открыл рот, чтобы крикнуть, как вдруг услышал, что дверь спальни, щелкнув, затворилась.

Несколько мгновений он ничего не предпринимал, стараясь убедить себя, что этого просто не может быть. Потом обернулся и увидел, что дверь действительно закрыта.