Заколка от Шанель

И Роман Варламович, улыбаясь и поигрывая добрыми морщинками у глаз, сделал широкий жест в сторону матраса, на котором, по всей видимости, и спал. Я взглянула туда, куда указывала рука бывшего придворного цирюльника, и обнаружила горку довольно занимательных предметов. Среди стеблей сухих тюльпанов, обломков деревянных рамок и осколков стекла я усмотрела штук пять черно-белых фотографий, запечатлевших фольклорного вида мужчину, ряженного где в индейские перья, где в мохнатую шапку с лисьими хвостами, а где лишь в набедренную повязку и копье. На некоторых карточках фольклорный мужчина фотографировался не один, а с каким-нибудь экзотическим персонажем. Где-то с бурятским шаманом, где-то с шотландским волынщиком. Я сразу же догадалась, что это и есть легендарный Ахмед Камальбеков.

И тут же сцапала фотки себе, намереваясь использовать их как справочный материал в подготовке собственной концертной программы. Что уж там скрывать, у меня в голове прочно засела мысль податься в исполнители фольклорных танцев и на этом сказочно разбогатеть. Правда, от одной фотографии была оторвана половина, и я сначала даже хотела ее оставить в куче мусора, но потом решила все-таки взять себе. Вдруг да на что-нибудь сгодится.

– Это, наверное, и есть Камальбеков? – на всякий случай уточнила я у Будьте Любезны.

– Ну да, он и есть, – закивал сеточкой на голове Роман Варламович. – Сын его подо мной обитает. Склочный мужик, все выселить меня хочет и пентхаус себе из этой конуренки сделать. Нет уж, будьте любезны, скажите мне, пожалуйста, разве это не смешно: на шести квадратных метрах – и пентхаус? Я уже прямо даже спать спокойно перестал – думаю, а вдруг и впрямь выгонит?

– Можете снова спать спокойно, не выгонит, – уверенным тоном заявила я. – Убили его сегодня, так что больше никто на ваш чердак посягать не станет.

– Да что вы говорите, неужели убили? – обрадовался цирюльник. – Вот это мне действительно повезло.

Дед еще немного поупражнялся в актерском мастерстве, изображая бурную радость по поводу смерти склочного соседа, но мне почему-то показалось, что эта новость не слишком-то его удивила.

Спускаться с крыши оказалось значительно проще, чем подниматься на нее. Для этого мне всего-навсего пришлось воспользоваться пожарной лестницей, расположенной с другой стороны здания и выходящей во внутренний двор. Уложив свои богатства в любезно предоставленный франтоватым цирюльником пакет, еще хранящий на дне остатки мусора Зои Игнатьевны, я двинулась в обратный путь.

Если бы я имела обременительную привычку думать, то непременно задумалась бы над странным поведением полковницы. Я бы, наверное, подумала так: а для чего эта Зоя Игнатьевна с три короба наврала следователю про фотографии, что они пропали, когда это она сама их покидала в мусор и снесла на помойку? Да еще и сжечь хотела, нехорошая женщина! Так, может, это она Сеньку Пупа, ой, извиняюсь, Семена Ахмедовича Камальбекова убила, чтобы отомстить за своего Валерика?

Но из всех вредных привычек привычку думать я считаю самой опасной для здоровья (бывало, как задумаешься над какой-нибудь ерундой, так весь день загруженная по самые уши ходишь и ничего другое в голову не лезет), а потому боролась с этим пагубным пристрастием, как могла. Я тряхнула головой, отгоняя навязчивые мысли, и, размахивая пакетом с фотками, двинулась на квартиру к Вениамину Палчу оказывать, как и было условлено, Люськиному дяде посильную помощь.

* * *

Выходной день был в разгаре, а кошмар, начавшийся для Аркадия Орлова прошлой ночью, все никак не хотел заканчиваться. Лишь только он, ругая всех без исключения вонючими гоблинами и душегубами, притащил израильский аппарат без проводов домой, как тут же задребезжал телефонный звонок. И густой бас хромого соседа прокричал:

– Аркаша, это вас! Дама с приятным сопрано уже раз пять вам звонила. Должно быть, это снова она.

Доктор Орлов хотел было юркнуть к себе – он отлично знал, кто эта дама, с таким упорством добивающаяся беседы с ним, но решил, что расплата все равно неминуема. И, ухнув прибор к стене под телефоном, уселся на стул и снял трубку.

– Орлов, где ты ходишь? – как он и ожидал, начала устраивать любовнику выволочку кардиолог Верочка. – Ты во время дежурства заходил в мой кабинет?

Аркадий протяжно вздохнул и скучным голосом ответил:

– Заходил, и что с того?

– Где прибор, мерзавец? – придушенным шепотом произнесла подруга травматолога. – Куда ты его дел? Ты что, совсем мозги пропил? Небось с Нинкой у меня в кабинете полночи на кушетке кувыркались, а теперь я же за тебя и отвечай.

Верочка уже неделю сильно сомневалась в верности возлюбленного и не без оснований полагала, что он во время ночных дежурств злоупотребляет казенным спиртом и любвеобильной натурой медсестры Нины Ушанской. Об этом Верочка охотно и подолгу любила поговорить во время их интимных встреч, чем вызывала тихое бешенство доктора Орлова. Вот и теперь ревнивая кардиолог, как акын, затянула старую песню, в финале которой приглашала Аркадия в поликлинику для приватной беседы с главврачом.