Закон

Вечером, когда семья Бриганте сидела за ужином, пришла Джузеппина отдать Франческо пластинки, которые она у него брала. С минуту они поболтали в передней, потом Франческо вернулся на кухню и снова сел за стол. К концу трапезы Маттео Бриганте спросил:

- Значит, ты завтра уезжаешь к дяде в Беневенто?

- Да, - ответил Франческо.

Он поднял на отца свои большие выпуклые голубые глаза, в взгляд их был, как и всегда, непроницаем.

- В котором часу уезжаешь?

Франческо на секунду задумался, не спуская с отца глаз.

- Девятичасовым автобусом, - ответил он.

- Я тебя до Фоджи провожу... Мне надо там с одним человечком повидаться по делам. Свожу тебя позавтракать в отель Сарти...

Он тоже не спускал взгляда с сына, но тот даже не моргнул.

- В твои годы, - продолжал отец, - тебе наконец пора узнать, что такое хорошая еда, настоящая хорошая еда, в ресторане...

- Спасибо, отец, - отозвался Франческо.

- А в Беневенто можешь поехать на автобусе, который после обеда идет.

- Хорошо, поеду, - согласился Франческо.

На следующее утро в девять часов пятьдесят минут, как раз когда прибывает автобус Порто-Альбанезе - Порто-Манакоре - Фоджа, официант из "Спортивного бара", Джусто, находился в кабинете комиссара полиции. Помощник комиссара провел его к своему патрону и тоже принял участие в разговоре.

Автобус останавливался на Главной площади на углу улицы Гарибальди, перед зданием претуры. Из автобуса высыпали крестьяне с мешками, корзинками, плетушками для живности. А манакорцы ждали, когда вылезут пассажиры, чтобы штурмом занять свободные места; замешкавшимся приходилось всю дорогу стоять. Водитель залез на крышу автобуса, его напарник - на заднюю лесенку автобуса и укладывал чемоданы и узлы.

Безработные покинули свой обычный пост на Главной площади и плотно обступили автобус, отчасти из любопытства, отчасти каждый в надежде, что именно на него упадет взгляд арендатора, прибывшего в город, чтобы найти себе работника (между Порто-Альбанезе и Порто-Манакоре автобус обслуживает горные поселки и зону плантаций).

Сынки знатных манакорских семейств топчутся у входа в "Спортивный бар" в надежде подстеречь молоденькую крестьяночку, прибывшую в город за покупками, за которой они и будут таскаться из улицы в улицу. Конечно, не слишком-то много шансов ее тронуть, разве что сумеешь столкнуться с ней и как бы случайно зацепить ее (если умело размахивать на ходу руками, можно даже ущипнуть за ягодицу, что зовется у них "мертвой хваткой"); потом надо сразу же отскочить в сторону и сказать: "Прошу прощения, синьорита", а орава наблюдающих за этим маневром юнцов ржет во все горло. Но еще более приятно и даже, пожалуй, еще более волнует другое: идти за крестьяночкой следом и шептать ей на ухо разные чудовищные непристойности - эти деревенские простушки до того смущаются, что не смеют ни осадить преследователя, ни пожаловаться на него городским стражникам. Только краснеют и ускоряют шаг. А преследователь передает ее следующему.

Гуальони шныряют в толпе в надежде поживиться, высматривают какого-нибудь пастуха-горца, приехавшего за покупками, - этот наверняка растеряется в непривычной обстановке. Стражники с дубинками в руках следят за гуальони. За своими "намордниками" в нижнем этаже претуры арестанты распевают модную песенку, услышанную по радио.

И так при каждом прибытии автобуса.

Из окна своего кабинета, находящегося как раз над тюрьмой, комиссар Аттилио может наблюдать за всеми фазами разыгрываемого внизу спектакля, подчас весьма поучительного и неизменно занятного, особенно вечером, когда приходит автобус из Фоджи - рейс, специально приуроченный к прибытию поездов из Рима и Неаполя, с которым приезжают в Порте-Манакоре новые партии курортниц (через свою секретную службу он завтра же узнает, в каком отеле или в каком частном доме они остановились; для такого донжуана, как комиссар, большая удача - иметь столь выгодно расположенный служебный кабинет и хорошо налаженную осведомительную сеть, таким образом, он, как правило, первым может засечь дичь и узнать, где она гнездится; но сейчас, когда он подпал под закон Джузеппины, комиссар потерял вкус к охоте такого рода, вернее, почти совсем потерял, осталось его ровно столько, сколько требуется, чтобы доказать самому себе, что он, мол, пока еще настоящий мужчина).

- Рыжей кожи, - описывал Джусто, - инициалы "М.Б.", золотые, врезаны в кожу.

- Бумажник швейцарца, - уточнил помощник.

- Глупости, - оборвал его комиссар Аттилио. - Во-первых, Бриганте не такой человек, чтобы мараться с подобными делами. Во-вторых, в день кражи он находился в Фодже. В-третьих, с какой стати ему было совать тебе под нос этот самый бумажник?

- А я вам говорю то, что сам видел, - не сдавался Джусто. - Видел из-за стойки, как вас сейчас вижу...

Крестьяне уже сошли. Теперь на приступ бросились манакорцы. Маттео Бриганте с сыном вышли из дворика, прилегавшего к дворцу Фридриха II Швабского, и не спеша направились к автобусу.