Закон Чернобыля

– Прошлый век. Если б Захаров захотел, он выставил бы для защиты комплекса гауссы повышенной мощности, лучевые пушки, дезинтеграторы на основе артефактов, способные разложить на атомы все что угодно. Так что все вооружение, смонтированное наверху, – это лишь детские пугачи для отпугивания «отмычек» и чувства удовлетворения военных в том, что они уничтожили ужасно опасный объект. Кстати, нам сюда.

Кречетов снова указал на пол.

– В смысле? – не понял я.

– Под нами коридор, ведущий в тот самый научный рай Захарова, о котором я говорил. Нужно лишь прорезать бетонное перекрытие.

– Ясно, – сказал я, доставая из ножен «Бритву».

…Мерцающий синевой клинок резал бетон как масло, но все равно мне пришлось повозиться. Толщина перекрытия была около метра, словно крыша у ДОТа. Да уж, при СССР точно строили на века. Даже если снести ракетами весь огромный бронеколпак, который я раньше считал научным центром Захарова, такие перекрытия возьмут только специальные бетонобойные авиабомбы. В общем, я пластал своим ножом железобетон, густо пронизанный арматурой, а Кречетов мощными пинками отправлял в угол вырезанные мною тяжеленные куски перекрытия.

Возле стены скопилась уже приличная гора бетонных обломков, когда профессор сказал:

– Отойди-ка.

И когда я отошел, он просто прыгнул на середину квадрата, глубоко вырезанного мною в полу. И вместе с этим бетонным квадратом, выломившимся из перекрытия, ухнул вниз.

Грохнуло там неслабо. Удар, лязг металла, столб серой пыли из колодца, образовавшегося в полу. Я подошел к его краю, глянул вниз.

Там, в темноте, метался луч света от фонаря. Вроде не особо глубоко, метра три – три с половиной.

– Прыгай, – прозвучал из колодца недовольный голос Кречетова.

– Ты там снова мозг не ушиб? – поинтересовался я. – У меня, в отличие от некоторых, ноги не стальные, и на бетонные обломки с торчащей арматурой мне приземляться совершенно неохота.

Из темноты снизу выдвинулась стальная ладонь.

– Изволь, спущу с комфортом.

– Вот это другое дело, – сказал я, становясь на металлическую лапу размером со сковороду.

Теперь главное было удержать равновесие. А еще можно помолиться Зоне, чтобы Кречетов не вспомнил какие-нибудь старые обиды и просто не сжал пальцы в кулак. Ничего себе такой вариант мести – оторвать врагу ступни и оставить подыхать в подземелье. Просто я ни капли не сомневался, что Кречетов продолжает считать меня врагом – уж больно много в прошлом было у нас с ним взаимных претензий…

Да и в настоящем они совершенно никуда не делись.

* * *

Он пришел в себя от холода, который сковал его от макушки до кончиков пальцев ног, заставив свернуться в позу эмбриона. Тело рефлекторно пыталось сохранить хоть немного тепла, но удавалось ему это неважно.

Очень хотелось так и остаться, скукожившись в клубок из собственной плоти, – мысль разогнуться, подставив всего себя мелко накрапывающему ледяному дождю, была невыносимой. Но он заставил себя сделать это, осознавая не разумом, а каким-то звериным инстинктом, что если не начать шевелиться, то очень скоро на сырой траве будет лежать остывающий труп.

Каждое движение отдавалось болью во всем теле, но он все-таки нашел в себе силы встать на четвереньки – и попутно вспомнить свое имя.

Джек Томпсон.

Американский полицейский, который сейчас вместо того, чтобы спать в своей постели, стоит посреди ночи на карачках и вглядывается в темноту, силясь разглядеть хоть что-нибудь.

Наконец глаза привыкли к полумраку – в этой местности ночь почему-то не была совершенно темной. Джек поднял глаза – и удивился.

Все небо было усыпано крупными звездами, просвечивающими прямо сквозь тяжелые свинцовые тучи. Странный феномен, о котором он когда-то что-то слышал. Но что?

И тут Джек вспомнил все.

И зачем он приехал в эти места из Америки, и драку в баре, и смутно различимые голоса:

– Здоровый же кабан!

– Блин, не могли расчленить, а нам корячься.

– Так возьми да расчлени! Топор дать?

– Да пошел ты. Потом от кровищи всю ночь отмываться. Ладно уж, поперли так. Ты за руки, я за ноги…

Конечности пока ощущались – тряслись от холода вместе с остальным телом. Стало быть, не расчленили, и на том спасибо. Только раздели. Видимо, настолько понравилась одежда, произведенная в США, что даже трусами не побрезговали.

Джек поморщился. Очень болела голова. Томпсон собрал все оставшиеся силы, встал на ноги, покачнулся, но устоял, опершись о корявый ствол дерева. Свободной рукой ощупал голову.

Плохо.

Две огромные шишки, одна над ухом, вторая поменьше – на лбу. Причем это скорее не шишка, а рваная рана, кровь из которой уже перестала идти. Но хлестануло, видать, обильно, потому что все лицо стянула сухая, жесткая корка. Потому, наверно, и не добили его, сочли мертвым – уж больно все это было похоже на фатально проломленный череп, с которым не живут.

Однако убийцы ошиблись, голова у Томпсона была крепкая. Да и здоровьем полицейский был не обижен. И волей к жизни – тем более что вспомнил он, зачем пришел в Зону.