Закон десанта – смерть врагам!

— Образуется, деточки, ничего, — жалела гостей сердобольная хозяйка, — будут у вас и друзья, и машины новые, и счастье каждому свое…

«И лодка резиновая», — подумал Вадим.

После чего хозяюшка повторно приложилась к напитку и поведала историю своих родственников, да такую, что слушателям осталось только усовеститься и позабыть про свои невзгоды. Пару месяцев назад утонул племянник тети Глаши, доставшийся ей в наследство от безвременно почившей сестры. Муж сестры почил еще раньше, поэтому тетя Глаша осталась единственной родственницей, пригодной для воспитания дитя. Да вот не углядела. Не в себе племяш был — с головой конкретно не дружил. Намучилась с ним старушка. Можно было, конечно, сразу утопить придурка в болоте, но как порядочная женщина тетя Глаша чувствовала себя ответственной за судьбу поколений. В девятнадцать лет тот ходил в пятый класс, причем частенько не доходил. Иногда его находили спящим в лесу, иногда в соседней деревне у какой-нибудь пожилой вдовушки, охочей до срама. А в тот трагический день на речку зачем-то отправился. Словом, любят таких на небесах. Собственный же муж тети Глаши пал геройской смертью под колесами комбайна, не успев швырнуть бутылку с зажигательной смесью (с ней в обнимку и нашли). Хата сгорела — вместе с собакой и взрослой дочерью; пришлось переселиться за околицу, в дом лесника, который угорел в баньке. Зять скончался от заворота кишок, кумовья — от птицы, попавшей в мотор Ан-24, сват — от браконьерства (с лосем спутали), сватья — от пули участкового, летящей почему-то по свободной траектории, хотя и предназначалась Фоме Захарову, пострелявшему родню и фестивалящему с берданкой по селу. Младший брат тети Глаши тоже умер: через месяц после смерти жены. Сердце не выдержало. А жена покончила с собой: после того, как двух детишек в грозовой вечер убило одной молнией. Недолго прожил и первый муж тети Глаши, служивший тюремщиком на зоне в Наздратьево: не из той бутылки отхлебнул. Сперва ослеп, потом умер. Вроде бы зэки отомстили — за жестокое обращение. Был один вдовец в Загорянках — собралась за него старушка, заневестилась уже, да не успела, скончался вдовец за неделю до «расписки» — аппендицит прорвало.

— Послушайте, — сглотнула Жанна, — а живые-то в ваших краях есть?

— Чуток есть, — скромно потупилась тетя Глаша. — Но это в центральной усадьбе. А у нас, с краю, почитай, только я да Сима Демченко, вон там, через лесок, последний годик доживает — ей, поди, девяносто сполнилось… Зойка-почтальонша Симе пенсию приносит, а та уже и не помнит, зачем… Э-э, ребятки, да вы совсем поизносились по походам своим, уж носами по столу возите. Ложитесь в горенке, извиняйте, но все разом, немного у меня помещениев. А я на чердак пойду, так и быть. Захочете покушать — вон подполье, только коврик снимите — там грибочки соленые прошлогодние, капустка. Я одна их не больно-то ем.

— Тетя Глаша, а насчет баньки слабо? — поинтересовался Макс. — Ты только прикажи — мы раскочегарим.

— Точно, — встрепенулся Вадим, чувствуя, что покрывается краской. Он давно об этом думал, причем непосредственно процесс мытья занимал его мысли не в первую очередь.

— Не смогу… — прошептала Катя — для него одного (он полагал, остальные не слышат). — Устала, как батрачка, Вадим. Утром помоюсь. Ты иди, если хочешь…

— А что, — сказала тетя Глаша, — мне дров не жалко. Затопляйте, сынки. Я на ваши денежки еще две подводы куплю.

— Мы первые, — сказал Журбинцев, подразумевая, видимо, себя и Жанну.

— Мы вторые, — хихикнул Борька, юмористически подмигивая Коле. Очкарик постучал себя по лбу.

— Дурак вы, батенька.

— Тетя Глаша, — попросил Вадим, — покажи, где спать. Мы, пожалуй, ляжем тут с одной дамочкой, а с утреца до баньки добежим, на свежую голову…

Тикали часы с пучеглазой кукушкой во чреве, каждые пятнадцать минут ударял колокольчик — хоть и негромко, но Вадим вздрагивал. Прижимал к себе автомат и вслушивался в ночные звуки. Им досталась единственная тахта в горенке — продавленная почти до пола, но способная удержать двоих. Он проявил благородство — уложил рядом с Катей Валюшу, а сам пристроился на полу, на козьем зипуне, как верный пес. О чем и пожалел очень быстро: в одиночестве спать скучновато, а девчонка все равно не оценила его самопожертвование — поворчала, поерничала, пожелала ему не сделать Катюше ребеночка и уснула, оттеснив Катю к краю.