Закон долга

— И домовенок ваш тут? — как ни в чем не бывало улыбнулся староста. — Проказник, всем бабам под юбки заглядывал. И били его… Вы ему молочка в блюдце налейте…

— Ты себе молока налей, кривошип с бородой, — огрызнулся Свад. — Я помогу со стеклодувом. Выберу молодых парней и обучу.

— А ты умеешь стекло делать? — удивился Артем.

— А что там уметь? — небрежно отмахнулся Свад. — Бери да делай.

Староста некоторое время молча смотрел на коротышку, потом спокойно заговорил:

— А ведь есть у меня для тебя девица, домовой. Чуть больше тебя, но это не страшно. — Увидев удивленный взгляд Артема и сильно заинтересованный Свада, слега ухмыльнулся. — Сирота у нас одна есть. Калека.

— Зачем мне калека! — возмутился Свад. Мне здоровую давай. Вот с такими сиськами! — коротышка показал руками какие должны быть вторичные половые признаки у женщины.

— Так она здоровая, только четверть человека. А сиськи как раз такие и есть, — не смутился староста.

— Зачем мне четверть? Мне целая нужна.

— Девушка целая. Только не выросла. Калека она с детва. Семнадцать весен. Самый сок. Ее мать заболталась с бабами, да не усмотрела, в колодец дочку уронила и что-то та себе при падении повредила. Отец как узнал, так мать у колодца и прибил. А его самого жандармы забрали. Больше мы его не видели, а девочку спасли, вырастили. Только она расти перестала. И с детства у нее дар открылся лекарский. На кого руку положит, тот и выздоравливает. Хоть человек, хоть животина. Мы ее от инквизиции по подвалам прятали. Тем только дай повод, сожгут сразу и скажут «одержимая».

— Я не видел у вас карлиц, — удивился известию Артем. — И не выдал никто?

— А мы ее прятали всю дорогу. А теперь уже и не надо. Лушой ее зовут. В моем доме теперича поселил ее. А насчет выдачи, так дурней у нас нет. — И как само собой разумеющееся добавил: — Кто же лекарку предавать будет?

— В твоем доме? — Гремлун заерзал на табурете.

Староста глянул на гремлуна, нахмурил брови и тихо произнес:

— Если обидишь девочку, пеняй на себя. Найдем, не спрячешься.

Свад возмущенно выставил грудь.

— Как ты мог такое подумать! Гремлун ребенка не обидит.

— Да? — язвительно спросил Артем. — А это что? — и показал свою руку.

Может там тоже твоя работа?

— Да ты что? Я ее не видел и не знаю. Да пошли вы все по нисходящей амплитуде графика моих ценностей… — Разгневанный и оскорбленный гремлун слез с табурета и растворился в воздухе.

— Он что, и у вас в лагере бывал? — спросил Артем.

— Бывал, — усмехнулся староста. — Пугал баб и требовал самогон. Меня обозвал как-то странно. Катагеном недоделанным.

— Может котангенсом?

— Вот! Точно им. Ученый стервец.

Староста глубоко полной грудью вздохнул, хлопнул широкими ладонями себя по коленям и поднялся.

— Так я пойду, распоряжусь насчет вдов, — сказал он.

Артем думая о своем, кивнул:

— Ага, иди.

Сотрудничество с поселенцами сулило хорошие выгоды. Надо отношения развивать. И подумать о том, чтобы солдаты, живущие без женской ласки, не насильничали крестьянок. Но не публичный же дом здесь обустроить?..

Староста ушел, а Артем, ничего не придумав, сел дописывать донесение. Но дописать ему снова не дал Козьма.

Он заглянул, огляделся и, загадочно улыбаясь, сообщил:

— Мессир, банька готова, прошу отпариться.

После дороги и купания в грязной воде грота у Артема чесалось все тело. Услышав о бане, он радостно поднял голову. Но рад был не только он.

— Баня, это хорошо! — проговорил неожиданно появившийся Иль. — Пошли Артем дорожную пыль смоем.

— Вам-то она зачем, господин бог? Вы же нематериальный.

— Еще какой материальный. И чувствую как материальный, и чешусь, и… но это, впрочем, неважно. Бери полотенце и пошли.

— Сейчас пойдем. Козьма, не уходи.

Денщик вошел и остановился у стола. Хранителя тот не видел. Внимательно и преданно посмотрел на мага.

— Козьма, староста двух женщин пришлет, готовить и убирать у меня. Боюсь, как бы солдаты обижать не стали.

— Этих «забижать» не будут, — ответил рассудительный Козьма.

— А других из селянок? Как обычно происходит в крепостях?

— Обычно? Так по-разному. Смотря какой, порядок будет. Ежели командир попускает, то могут и снасильничать. Тех мужиков, что будут из-за этого бунтовать, повесят. Остальные терпеть будут.

— То есть насильничали всегда? — уточнил Артем. Козьма, который не видел в этом большой беды, только пожал плечами.

— Дело житейское, — спокойно пояснил он. — Крестьяне, они ж кто?… — Но продолжать, пояснять не стал. Артему и так стало понятно. Крестьяне как скот: прав не имели. Потому и считалось обычным делом насиловать их баб.

— Обычно староста, — продолжил денщик, — выделял для этого дела вдовушек и перезрелок, тех кого замуж не взяли… И все были довольны.

— А в Хволе как делали? — уточнил Артем.

— Там вешали солдата, коли снасильничал, там начальства много. Но здесь не Хволь… А вообще в городе был дешевый женский дом. Там наш брат все жалование спускал.

— Иль, как быть? — спросил Артем.