Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2) (ЛП)

Стражник, с которым она переговорила, прошел к отряду сдерживания толпы, и бойцы начали вежливо, но твердо расширять периметр. "Всё хорошо, всё кончено, по домам. Просим извинения. Район будет заново освящен. Просим, займитесь своими делами. Жителей допустят сюда после заката".

Он не обратил особого внимания на их вежливую настойчивость, не пошевелился, когда толпа начала успокаиваться и разделяться, неохотно проплывая мимо и вокруг. Он помнил, как велись дела в том, прежнем Бодекене. Идеальная прямота. Беги или дерись. Умри быстро или умри вопя. Просто.

Уже нет.

Он успокоил дыхание, опустошил разум от надежды и страха, что слепят глаза смертных, и вгляделся в площадь Ткача, выделяя хаотическую сеть ночи.

Обширная паутина размытых каналов энергии, что проявилась в сущем, была слишком сложной для прямого истолкования. Существуют уровни, на которых всё связано со всем, уровни, где сущее - единая система соединений каждого отдельного кварка в каждой метагалактике. Понимание требовало от человека избирательного ослепления: осознание есть фильтрация реальности, и оно требует практики.

Что же он увидел? Что почти всё на площади было связано с ним. Лично. На некотором уровне все были здесь лишь потому, что здесь был он.

И наоборот.

"Ох", подумал он, став тупее камня. "Ох, дерьмо".

Сыграть некую треклятую роль в Великой Долбаной Схеме Всего На Свете - от такого ему словно вгрызлось в задницу что-то жутко костистое.

Некоторые из черных кабелей упрочнялись на глазах: энергия собиралась в нити, что соединяли его с окружающими. Его присутствие уже меняло людей вокруг.

А черные каналы к груде мертвых огриллонов утолщались. Самые черные и мощные каналы связывали его с ними.

И с Поборницей.

И всё не имело смысла, разве если записать увиденное и холодно обдумать на досуге. Но и это не поможет. Чем дольше он смотрел, тем меньше было смысла.

Вспомнилась строка из книги в коллекции отца: если исключить невозможное, то, что останется - даже недоказуемое - и есть истина. Но в Доме невозможное - скользкая идейка.

Он раздраженно мотнул головой. "Никогда мне не стать Великим Детективом, чтоб его".

Не имея ресурсов сверхчеловека, может, ему просто спросить кого-то?

Когда он обернулся к той, о ком подумал, она уже смотрела на него.

Даже с двадцати ярдов эгейский сумрак глаз заставил его затаить дыхание.

Она отложила кирасу и наплечники. С равнодушной решительностью встала, повернулась спиной, снимая латную юбку и сабатоны. Нагнулась, избавляясь от стали, и он понял, что смотрит в задницу, способную щелкать орехи.

Вспомнив Мараду в потайной комнате, столько лет назад. Вспомнив, что ни один из законов Хрила не требует от рыцаря хранить целомудрие. Вспомнив белую выпуклость груди с розовыми метками свежих шрамов...

Он завернул колбасу в бумагу и сунул в карман, расправил плечи и пошел к ней. Едва ступил рядом с лежащими трупами, на плечо упала крепкая рука в латной перчатке. - Прощу прощения, йомен.

Вежливый тон. Уважительный. Полный авторитетности. - Вы должны покинуть это место. Ради вашей же безопасности.

Она стянула стальные поножи, стражник собирал доспех воедино на подставке. Поборница уже уходила.

- Леди Хлейлок! - крикнул он. Если она и услышала, не подала вида. Он не винил ее: оказаться с ним рядом на публике - это наверняка входило в список "ни Боже мой". А признание знакомства, черт возьми, было в списке на первом месте.

- Йомен. - Рука на плече стала тяжелее. - Займитесь своим делом. Вам надлежит покинуть площадь.

Он мог бы попросить ее вернуться. Мог бы. Мог бы пасть на колено и молить о снисхождении. А потом расправить крылья и взлететь над площадью, испуская ангельскую пыль из зада.

- Йомен, вынужден настаивать.

Он мог бы сделать карьеру искателя проблем. У него же дар, инстинкт. Если не находит проблему, создает сам. Еще один дар. Но это было давным-давно; и годами не объяснить разницу между тем актером и человеком, которым он стал. Вот что он твердил себе. Но иногда забывал, каким стал старым. Забывал, сколько несет шрамов.

Иногда он попросту уставал быть взрослым.

Он взглянул на руку: большая рука, сильная, в перчатке забойщика - перекрывающиеся стальные кольца. - Люди касаются моего тела, - произнес он, - только с позволения.

- Извините?

- Не люблю чужих рук на плече. Прошу, держите ее при себе.

- Йомен...

- Я сказал "прошу". Повторять не стану.

Рука сжала пальцы и развернула его. - Йомен, Закон требует от меня разъяснить вам, чтоооёй...

Превращение слов в животное кряхтение, полное неожиданной боли, совпало с проведенным без лишней спешки болевым приемом, от чего боец застыл; пальцы человека, что был ниже ростом, заставили руку стражника сложиться, пока не защемило локоть.

А запястье не издало резкий щелчок.

Он выгнул запястье сильнее, вызвав сдавленный стон и заставив стражника пасть на колено. - Тебе чужая рука тоже не нравится, а?